Запись КАРОЛИНЫ.
Ты удобно сидишь? Плачешь? Наверное, нет… Ты уже знаешь, что произошло. Я еще не знаю… По-разному бывает. Правда? Ты думаешь, это большой облом, да? Вообще-то, я рассчитывала, что тебе понравится. Уверена, ты досмотришь до конца. Конец будет потрясающий. Только не выключай. Обещаешь? Боже, как серьезно это звучит. Идиотически. Я сваляла дурака. Все это ни к чему… (Выключает камеру, потом снова включает.) У нас еще два дня. Целых два дня. Я не могу спать. Наверное, ты не заметил. Тебя беспокоили мои мешки под глазами. Конечно, это некрасиво. Выглядишь, как мои клиентки. Так ты сказал. Хреново… С самого рождения нам хреново. Когда мы рождаемся, получаем котомку с жизнью. Это как сумка с запасом еды. Каждый день продуктов становится меньше. Моя сумка лопнула в момент рождения. Жизнь причиняет боль. Дефицит серотонина? Возможно…
МАТЬ. Доченька моя. Доченька. Ох, какой тут сквозняк устроили. Вставай, я тебя забираю. Домой. Домой, девочка. Отец очень хотел прийти, но ты знаешь — он работает и работает. И еще наслушался этих глупостей. Ну, что ты сама и все такое. Я ему говорила, чтобы не слушал, что люди болтают. А он мне — такой стыд и так далее.
Знаю, дорогая, ты бы нас не опозорила. Нужно закончить церемонию. Извиниться перед гостями. Еду я убрала на холод, так что ничего не испортится. Платье отстираем, красное не годится для свадьбы. Я говорила, что это плохая идея. Свадьба осенью. Погода все время меняется. Не угадаешь с этой погодой. И дождь пошел. Я была права. Ну, вставай. Пусти-ка, я уверена, что бьется. Ну! (Прижимается головой к сердцу Каролины.)
КАРОЛИНА. С другой стороны, мама.
МАТЬ. А ты опять за свое. Как с другой? С левой.
КАРОЛИНА. С правой, мама. С правой.
МАТЬ. С левой, милая. С левой.
КАРОЛИНА. Когда я родилась, ты не хотела верить. И сейчас, спустя столько лет, не веришь.
МАТЬ. У тебя слабое сердце. Знаю. Ты болела. Долго болела.
КАРОЛИНА. Не веришь.
МАТЬ. Так не бывает. Не бывает.
КАРОЛИНА. У твоей дочери — именно так.
МАТЬ. Если ты вобьешь себе что-то в голову, тебя не переубедить. Как твой отец говорит: ослица.
КАРОЛИНА. Отец много чего говорил. Не кричал. Даже когда надорвал мне ухо, он не кричал.
МАТЬ. Ну, насчет уха ты выдумываешь. Где-то во дворе свалилась с турника и рассказываешь небылицы. Вот тут шрам. Почти незаметный. Волосами закроешь. Так тебе даже лучше. Чтобы волосы на лицо. Дай я тебя причешу.
КАРОЛИНА. Ты меня так причесывала.
МАТЬ. У тебя красивые волосы. Здоровые.
КАРОЛИНА. Я лежала в ванне.
МАТЬ. Лань. Прекрасная лань.
КАРОЛИНА. Ты смотрела на мои округлившиеся груди и сказала, что я красива, как лань. И чтобы я берегла свою красоту.
МАТЬ. Я так сказала?
КАРОЛИНА. Я вернулась с каникул. Призналась, что лишилась невинности. Не знаю, зачем я тебе об этом сказала. Думала, будет как в семейном фильме. Мы часто такие смотрели. Мать обнимала дочь и говорила ласковые слова. А потом они вместе покупали контрацептивы. Я хотела, чтобы так было.
МАТЬ. Американские фильмы хорошие. Я всегда плачу. Всегда плачу. Это потому, что на английском.
КАРОЛИНА. Ты дала мне пощечину.
МАТЬ. Так делают в фильмах.
КАРОЛИНА. Было больно.
МАТЬ. А кто теперь тебя захочет?! Даже хромой пес не позарится!
КАРОЛИНА. Был кое-кто, кто хотел.
МАТЬ. Такой тощий, оборванец.
КАРОЛИНА. Мы сидели, закрывшись в комнате, а ты готовила нам бутерброды. Входила без стука. Хотела застать нас врасплох. Зачем? Ты думала когда-нибудь о том, что было бы, если бы ты нас застукала? Мои раздвинутые ноги и его голый зад. Зачем, скажи? Ты думала: моя дочь — настоящая шлюха.
МАТЬ. Я готовила бутерброды. С сыром и помидорами. Немного соли.
КАРОЛИНА. А ты? Ты любила отца?
МАТЬ. Конечно! Любила. Стирала ему столько лет, готовила. Боже, чего я ему только не готовила. Прием на шестьдесят персон. Все в той крохотной кухоньке. Но я справлялась. Заливное из рыбы, свинина со сливами, запеченная картошка, горящее мороженое. Когда был на диете — отварная рыба, овощи, черный хлеб.
КАРОЛИНА. Я нашла твои письма.
МАТЬ. Какие письма?
КАРОЛИНА. В шкафу под одеждой. Старые письма, перетянутые красной лентой.
МАТЬ. Они ничего не значат.
КАРОЛИНА. Кто тебе их писал? Не отец.
МАТЬ. Прыщавый… Он писал мне стихи. Смешно, я забыла об этом.
КАРОЛИНА. «Я сохну от тоски, считаю дни, как твои родинки. День цеплялся за ночь, словно мои пальцы…»
МАТЬ. «…Лепившие тебя заново… И если бы ты не сбежала…»
КАРОЛИНА. И если бы ты не сбежала…
МАТЬ. Глупости! Лепившие… Ерунда какая-то.
КАРОЛИНА. Ерунда.
МАТЬ. Я отца любила, с отцом жила, отцу рубашки гладила.
КАРОЛИНА. У тебя есть родинки?
МАТЬ. Кажется, есть несколько.
КАРОЛИНА. Я не знаю твоего тела. Если бы нужно было тебя нарисовать, я бы изобразила тебя в коричневой юбке и бежевой блузке. Так я рисовала тебя в детском саду. Больше ничего не знаю.
МАТЬ. А что, я должна была голой расхаживать по дому?
КАРОЛИНА. Ты боялась, что я увижу глаза отца. Он уже на тебя так не смотрел. Тебе нечего было бояться… Ляг рядом. Иди сюда.
МАТЬ. Когда я в последний раз так лежала… Столько беготни. Как белка в колесе.
КАРОЛИНА. У тебя родинка точно там же, где у меня. Под левой сиськой. Раз, два…
МАТЬ. Тридцать четыре… Но сейчас новые появляются. Другие. Больные. На руках. Вот тут, смотри, их много.
КАРОЛИНА. У тебя красивое тело.
МАТЬ. Старое.
КАРОЛИНА. Но красивое. Груди довольно упругие. Я тебя не слишком изуродовала.