Знаешь, я бы хотела, чтоб меня кремировали, а что? Я уже говорила Юстынке, но она не приняла всерьез. Пусть меня сожгут, и всем будет спокойно. Зачем эти церемонии с гробом, и вообще? Ты помнишь пана Станислава, того летчика, ну того, того. Представляешь, он велел себя сжечь, а пепел развеять! Я тебе не вру, он на самом деле так велел. И, скажу я тебе, правильно сделал. Это чисто и гигиенично. И потом, сейчас у всех столько дел, кто будет приходить ко мне на могилу?
Знаешь, что я тебе еще скажу? Я тебе не могу простить, что ты тогда отправил меня в клуб пожилых людей. Что я, старуха, что ли? Ну, тогда, тогда, что ты так улыбаешься? Забыл уже, как ты мне приснился и сказал: иди, развлекись. Я бы никогда туда не пошла, если бы ты мне не приснился. Никогда. Сплошь старичье. Смотреть было тошно. Ужас какой-то. Женщин в два раза больше, чем мужчин, и каждая вертится вокруг какого-нибудь старикашки, будто он невесть кто. Стариканы сидят и только кофе-чай попивают, а глупые бабы вокруг них скачут. Я сразу ушла, и ты мне больше никогда таких советов не давай.
Я сказала Касе, что у меня есть система игры в лотерею. Никому не говорила, но подумала, что ей надо сказать. Стоит девушка и просит милостыню, нищенствует, расскажу-ка я ей что-нибудь приятное. Пусть хоть моему счастью порадуется. Я ей все объяснила подробно. Что каждые семь лет розыгрыши повторяются и выпадают те же самые цифры. Во-первых, семерка — счастливое число, а во-вторых, нужно знать, какой розыгрыш и когда повторится, а я это знаю.
А майор Шелинский обещал, что поможет мне посадить лиственницы. Ну как — какие лиственницы, как — какие лиственницы? Я ведь тебе уже два раза объясняла. Лиственницы, лиственницы, которые я купила и которые стоят на даче. Господи, помнишь ты или нет? Ну да, да, те, что мы с Аней принесли. Ну да, но мы с Аней не сумеем сами их посадить, для этого нужен мужчина, и еще надо знать, как сажать. А майор Шелинский разбирается в лиственницах, он был сапером и в деревьях разбирается, разве не так?
Боже милостивый, как ты ничего не помнишь, как ты ничего не помнишь! Что бы ты без меня делал, ну что? Столько раз мне говорил, что тебе дует на могилу и чтоб я что-нибудь придумала. Да, да, лиственницы, лиственницы рядом со скамеечкой. Туя, туя, какая еще туя? Лиственницы намного красивее. Не буду я тебе сажать никакую тую, если не нравится, сам себе посади. Как только я зажигаю тебе на могиле свечу, она сразу гаснет, а так будет хорошо. Осенью не будет дуть, а летом будет тень. Сколько раз я у тебя простуживалась? Кладбище кладбищем, а о себе надо заботиться.
Ну и вот, Кася заинтересовалась моей системой. Да, да, заинтересовалась. На другой день после того, как я ей рассказала, она сама со мной заговорила. Спросила, сколько надо иметь денег и купонов, чтобы играть в лотерею по моей системе. Ну я ей и говорю, что дело не в деньгах, а в номерах, и я их знаю. А потом объяснила, как заполнять купон, потому что его нужно заполнить самому. Машина для заполнения — обман, и все это прекрасно знают. Ее там для того и поставили, чтобы людей дурачить. Все контролирует компьютер, и выигрывают только те, кто должен выиграть, а честные люди ничего с этого не имеют.
И мы с ней поговорили о том, что я сделаю, если выиграю в лотерею. У меня все точно распланировано, все до мелочей. Тебе я куплю новое надгробье с черным крестом, чтоб ты наконец оставил меня в покое. Ну и пол, положу в квартире на полу ламинат и куплю новую мебель. А то эти твои плитки меня просто бесят. Я уже не могу на них смотреть. Сколько бы ни убирала, ничего не видно. Сейчас люди по-другому живут. Если не веришь, возьми газету и посмотри, никто уже среди такой рухляди, как у нас дома, не живет.
И, конечно, я бы Юстынке дала, обязательно бы дала, обязательно. Были бы у нее деньги, с ней все бы по-другому разговаривали. Она бы приоделась, а то все в старых свитерах ходит. Ты сам всегда говорил: встречают по одежке. Если бы она была хорошо одета, на нее еще не один обратил бы внимание, а может, она и сама открыла бы какую-нибудь фирму.
Ане я куплю квартиру, пусть будет от бабушки подарок. Она ее получит, когда поступит в институт. Да, да, не кривись. Сейчас иные времена, и барышня может свободно жить одна, только бы хорошо себя вела, и никто о ней дурного слова не скажет. Бедным людям я бы тоже что-нибудь дала, а что делать с остальными деньгами? Не знаю, сама не знаю, но что-нибудь придумаю.
А вообще, должна тебе сказать, ты всегда умел хорошо устроиться. Не обижайся, это правда. Да, да, умер и оставил меня со всем этим. Сплошные проблемы. Везде надо ходить самой. На почту, в магазин, по учреждениям. За газ, за электричество заплати. А ты что? Лежишь себе и только иногда придешь ко мне ночью. Или не придешь. Все на моих плечах.
И вот еще что, перестань пугать кошек. Вой стоит, когда ты идешь. Кошек ты никогда не любил, но это еще не повод, чтобы над ними издеваться. Ведь они тебя всегда чуют и отлетают от дверей, как ошпаренные. Не можешь, что ли, потихоньку ходить, это тебе не парад. Если ты не успокоишься, то в конце концов разбудишь соседей, и пойдут разговоры, что покойник по дому шастает.
А знаешь, что со мной недавно случилось? Я тебе, кажется, еще не рассказывала. Сижу я дома в субботу вечером и слышу стук в дверь. Думаю себе: Боже, открывать или не открывать? Сразу вспомнила, как ты без конца твердил: не открывай никому, если меня нет дома, не открывай никому, если меня нет дома. Сижу тихонько, а стук не прекращается, тебя дома нет, что мне было делать? Иду открывать.
Смотрю в глазок и — ты не угадаешь, кто там стоит! Кася, Кася, майора Шелинского внучка, стоит и рукой машет. Я дверь не открываю, как ты велел, и говорю: в чем дело? Она спрашивает, нет ли у меня аптечки, а то она палец поранила, и кровь пошла. Я про себя думаю: «Боже милостивый, девочка, конечно, есть, входи, входи».
Открываю дверь, а за Касей какой-то парень стоит. Он мне сразу не понравился. Грязный, в зимней куртке, а ведь на улице уже тепло. Конечно, я сглупила, что впустила их в дом. Сглупила, но что было, то было, не о чем теперь говорить. Я пригласила их в большую комнату, а сама иду в ванную поискать какой-нибудь бинт. Всегда бинты были там, а тут нету, и делай, что хочешь. Смотрю, смотрю: есть один. Еще с того времени, когда ты ездил на полигон, немного слежавшийся, но ничего, я руками разгладила, и он выглядел почти нормально.
Возвращаюсь в комнату, и что я вижу? Нет, ты не поверишь. Шкафы раскрыты, стол опрокинут, а Кася с этим типом бегают и все переворачивают вверх дном. Устроили бардак, друг на друга орут, а на меня вообще не смотрят. «Боже милосердный, — думаю я про себя. — Боже мой, за что мне такое?»
Этот парень что-то кричит, орет на Касю, чтобы проверила в кухне. В кухне, Боже милостивый, в кухне! Ведь я на завтра налепила вареников, а если они мне все подавят, как я завтра буду их варить? Они открыли холодильник, выбросили мясо из морозилки. Я смотрю, а этот тип достает колбасу и начинает есть. Я себе колбасу на воскресенье отложила, а он ее ест без хлеба?
Я пошла в ванную, заперлась и кричу благим матом. Думаю, может, у Роевских есть кто-нибудь дома. Суббота, может, они после обеда телевизор сели смотреть и меня услышат. Нет, бесполезно. Кричу, кричу, и все без толку. Потом этот тип подошел к двери и говорит: заткни пасть, такая сякая. Так и сказал. Ну, я еще громче ору — ничего. И знаешь, что он сделал, ты не представляешь. Он взял табуретку, выбил стекло в двери, помнишь, ты сам вставил, рукой дотянулся до задвижки, открыл ее и вошел в ванную.