БОГУСЬ. Мамуль! А обувь?
ИРЕНА. Блин! Тащи сюда. Подай мне. (Смотрит на лоб Богуся.)
БОГУСЬ. Ма, это наколка.
ИРЕНА. А может, все-таки пойдешь в лицей? Неплохая идея.
БОГУСЬ. Да. Сначала лицей, потом экзамены, потом институт. Банальнее некуда.
ИРЕНА. Доешь хлопья, сынок. И не переходи дорогу на красный свет.
БОГУСЬ. Договорились.
ИРЕНА выходит из квартиры. БОГУСЬ садится есть, но тут же отодвигает тарелку. Его трясет, с каждой минутой все сильнее. Идет в свою комнату, включает магнитофон у кровати — звучит старый добрый «The Clash». Берет с полки над кроватью комикс, раскрывает и пробует читать, но через минуту с раздражением швыряет книжку на пол. Приподнимает на кровати матрас, вынимает из-под него несколько порножурналов, садится и начинает их листать. В раздражении рвет один на мелкие кусочки. Достает из тумбочки пакетик с «травой», набивает гильзу и закуривает, но после нескольких затяжек начинает кашлять. Идет в комнату ИРЕНЫ, садится на тахту и включает телевизор. На экране опытный фермер принимает роды у коровы. Роды тяжелые — необходимо кесарево сечение. Видно, как фермер разрезает корове брюхо. Голос за кадром комментирует происходящее. Из разрезанного брюха появляется теленок…
Раздается звонок в дверь. БОГУСЬ не реагирует. Звонок не замолкает. БОГУСЬ встает, идет в коридор и останавливается перед дверью.
ГОЛОС ЭДМУНДА. Богусь?
БОГУСЬ не отвечает.
ГОЛОС ЭДМУНДА. Богусь. Сделай потише.
БОГУСЬ, подумав, подходит к двери, открывает ее. На лестничной площадке стоит ЭДМУНД.
ЭДМУНД. Ты прекрасно знаешь, зачем я пришел. Ты разбил мне машину, мой «полонез».
БОГУСЬ. Я? Это прикол?! Ничей «полонез» я не разбивал.
ЭДМУНД. Я знаю, что это ты!
БОГУСЬ. Откуда. Померещилось?
ЭДМУНД. Я не буду заявлять в полицию.
БОГУСЬ. Отлично — не заявляй.
ЭДМУНД. Не заявлю, если мы договоримся.
БОГУСЬ. Пугаешь меня полицией, чмошник? Меня?
ЭДМУНД. Договариваемся?
БОГУСЬ. Попробуй меня еще хоть раз попугать полицией. Попробуй. Я твою полицию, во! (Показывает, что он сделает с полицией.)
ЭДМУНД. Я сказал — давай договоримся.
БОГУСЬ. Я с ксёндзами не договариваюсь.
ЭДМУНД(смеется). С ксёндзами… С ксендзами, эх ты, грамотей. Мне не хватает людей для работы. На тех, кто приходит только по воскресеньям, я рассчитывать не могу. Помоги мне отремонтировать костел. Отработай то, что натворил. Прямо сегодня приходи.
БОГУСЬ. Они не хотят тебе помогать? Это интересно. А может, ты их тоже ментами припугнешь — как меня?
ЭДМУНД. Четыре пятьдесят за час.
БОГУСЬ. Четыре пятьдесят? Ты это тем, которые по воскресеньям ходят, предлагай, понял? Ты что, больной?
ЭДМУНД. Слушай. Тебе больше не к кому идти.
БОГУСЯ трясет от злости.
БОГУСЬ. Я уже сказал, что мне по хрен твой ремонт!
БОГУСЬ стучит в дверь квартиры ВИКТОРА. В руке у него бейсбольная бита. За дверью тишина, но БОГУСЬ продолжает стучать. ВИКТОР приоткрывает дверь.
БОГУСЬ. Я знаю, что ты дома. Надо поговорить.
ВИКТОР молча захлопывает дверь.
Надо поговорить, слышишь?
Тишина.
Я не уйду, пока не откроешь!
Дверь открывается. На пороге появляется ВИКТОР.
ВИКТОР. В чем дело?
БОГУСЬ. Надо поговорить.
ВИКТОР пропускает БОГУСЯ в квартиру.
ВИКТОР. Биту оставь в коридоре.
БОГУСЬ кладет биту у вешалки.
ВИКТОР. Ты все время с ней ходишь?
БОГУСЬ. С тех пор, как ощутил «это». С ней чувствую себя уверенней. Могу влиять на действительность.
ВИКТОР(замечает надпись на лбу Богуся). Ну, ну… ты стал бросаться в глаза.
БОГУСЬ. Эта татуировка — объявление войны.
ВИКТОР(указывает Богусю на дверь комнаты, а сам идет на кухню). Чаю хочешь?
БОГУСЬ. Да. (Входит в комнату.)
Вдоль стен книжные стеллажи, рядом с ними диван. Везде — грязные тарелки, пустые бутылки из-под пива, по полу разбросаны бумаги.
БОГУСЬ(рассматривает полки с книгами). Ну-ка, что тут у тебя? (Достает одну книгу, листает, закрывает, берет следующую — листает, закрывает, ставит назад на полку.) У тебя только книги?
ГОЛОС ВИКТОРА. Тебе из пакетика или заварить?
БОГУСЬ. Все равно. А что-нибудь нормальное у тебя есть? Журналы с голыми жопами или там комиксы? Чё, только стихи?
ГОЛОС ВИКТОРА. Это не стихи. Это жизнь.
БОГУСЬ(роется на полках). А продать ты это не хочешь? Продал бы все — сразу разбогател.
ГОЛОС ВИКТОРА. Это старые книги. Никто уже старых книг не читает. Когда-то пробовал продать. А сегодня я у них один остался.
БОГУСЬ(открывает книгу на первой попавшейся странице, пробует читать). Пы… пыс…
ВИКТОР входит в комнату с двумя стаканами чая, ставит их на письменный стол у окна, подходит к БОГУСЮ, смотрит на книгу.
ВИКТОР. На какой ты странице?
БОГУСЬ. Пятьдесят девять.
ВИКТОР. «Пусти меня, отдай меня, Воронеж». Осип Мандельштам. У меня еще Бродский есть, Цветаева, Пастернак…
БОГУСЬ. Я не умею по-советски.
ВИКТОР. По-русски. Русский в вашей школе уже не преподают?
БОГУСЬ. Когда тебя уволили, еще оставалась эта…
ВИКТОР. Соснковская.
БОГУСЬ. Но у нее крыша поехала, и она сама уволилась.
ВИКТОР. А ты учишься?
БОГУСЬ. Зачем? Я на учебу забил. Все равно потом жить на пособие.
ВИКТОР. Сам забил?
БОГУСЬ. Вытурили — через два месяца после тебя. А ты в какой-нибудь школе еще преподаешь?
ВИКТОР отрицательно качает головой.
БОГУСЬ. А что делаешь?
ВИКТОР. Пью. (Садится на диван, смотрит на Богуся.) Ты постригся? Что, уже не панк?
БОГУСЬ. А я и не был никогда панком. Я был шарп-скином, а это две разные вещи. Я верил в братство рас и борьбу пролетариата. Но в этом городе нет места шарп-скинам. Хотя… времена изменились.
ВИКТОР. Что стряслось, Богусь?
БОГУСЬ. Знаешь, я всегда тебя уважал. Ты был единственным учителем в этой гребаной школе, который для меня что-то значил. Ты был не такой, как все, ты был самим собой. Даже когда тебя увольняли, показал им, чего стоишь.
ВИКТОР. Кончай нести пургу — ближе к делу.
БОГУСЬ. Ты — мой учитель, скажи, что мне делать?
ВИКТОР. Богусь, бля, я — алкоголик, который еле сводит концы с концами. Что я могу тебе посоветовать? Я и себе не могу.
БОГУСЬ. Я объявил войну этим свиньям. Прошло двадцать четыре часа, а они еще об этом не знают. Я на взводе, я должен бороться. Мне нужно расхерачить что-нибудь такое… огромное… а дальше одно из двух: либо мне кранты, либо я вылечусь. Но сначала пусть ОНИ обо мне услышат. Я должен сделать первый шаг — но какой?