ПАРХА. Понимаете: она у меня упрямая — жуть. Вот упрется, и все, потому что упрямая. Вы уж ей подарите, сделайте это РАДИ МЕНЯ. У нас в Румынии нету таких елочек, вообще нет таких деревьев, как елочки, только всякие другие. Дубы, клумбы.
ВОДИТЕЛЬ. Клумбы! Вы когда-нибудь слышали о таких деревьях, а? Потому что я — нет! Немедленно освободить территорию машины. И оставить меня в покое. Иначе я вызову соответствующие меры. Девка тоже. Забирай свой живот и вали отсюда, это моя машина, я спешу. И попробовал вытащить ее из машины, да вылазь же ты, сука брюхатая!!! А тут она вдруг как бы проснулась.
ДЖИНА. Что это ты себе позволяешь?!!
ВОДИТЕЛЬ. Схватила в руку сумочку и вот сюда меня ударила, вот прямо сюда, в шейные позвонки позвоночника…
ДЖИНА. Ты, нехороший человек, зачем руки распускать!
ВОДИТЕЛЬ. Где у меня как раз рядом чирь выскочил, что могло привести к необратимым для жизни и смерти последствиям. Я начал кричать: люди! Люди! Помогите! Чтобы позвать на помощь, но они пресекли мои попытки спасения, терроризировали меня, а потом хотели убить.
ПАРХА. Слышь, мужик, ты чего? Белены объелся? Беременную женщину бить будешь, сам во какой здоровенный, не видишь, что она ниже тебя, комплекции хрупкой, у нее же с тобой шансов ноль? Джинуля, ты не волнуйся, сядь поудобнее, сапожки себе расстегни, вот так, мое ты солнышко, знаешь, у тебя козлик из носика торчит. Представляете, Джина все время ходит с козюльками в носу. Грязнуля ужасная. Но ужасно милая. Дай-ка я вытащу.
ДЖИНА. Не-е-ет, я сама! Сама!
ПАРХА. Нет, дай я. ДАЙ Я ЕЕ ВЫТАЩУ. Вот и все, видишь?
ВОДИТЕЛЬ. И взял и показывает мне эту ее козюльку, эту отвратительную соплю. А я, понимаете, я очень впечатлителен к таким вещам, я, мне сразу вспомнилось детство, школа и разные такие проказы, когда другие ребята слюной… воск из ушей, это, или перднут и подожгут… Я НЕ ЕДУ! Я НИКУДА НЕ ЕДУ! Я просто сижу в машине! Сижу! И смотрю! Потому что люблю зиму!
ПАРХА. Твое право, да ради бога, сиди, только я сейчас тебя буду вот этим убивать… (Показывает перочинный ножик.)
ВОДИТЕЛЬ. Именно тогда и произошла первая угроза моего убийства.
ПАРХА. Буду тебя убивать, хотя мне совсем не хочется, и я совсем не умею, технической подготовки никакой, поэтому может быть гораздо больнее, чем как обычно, когда что-то болит. А потом ты отправляешься прямиком в ад, а я тебе — напутственное слово. И сидишь ты в этом аду, яйца у тебя скворчат, ситуация не фонтан, а ты думаешь: зря я так, ой, зря, все равно ведь ехал в этот Эльблонг, а теперь в полной жопе. Плюс невинный человек из-за тебя за решеткой, то есть я…
ДЖИНА. А такой был бесстрашный, как гимнаст с лонжей. А стоило показать ему ножик для чистки картошки, сразу обосрался.
ПАРХА. Кроме того, ты же не знаешь, что я делал этим ножиком раньше. Может, я им стенки аквариума скреб. А может, говно собачье ломтиками нарезал, а? Или, может, он тупой. Потому что вдруг это мой нож, и я им конверты открываю. С письмами. От родственников из Румынии, а письма они пишут на бересте мочой и калом. И краской для пасхальных яиц. Мои маленькие двоюродные братики и сестрички умоляют прислать им фантики, Ласло хочет от «Сникерса», а Рухла — от «Марса», а Ракочи — от «Твикса», а вот что касается Чинчинатты, то ей подавай такой картонный подносик из-под картошки фри, ну, ты знаешь какой. А как ты думаешь, я им посылаю? Посылаю. Потому что для них это действительно очень важно, да, очень важно. (С ножом в руке открывает заднюю дверь, садится в машину.) Садись, говорю тебе, садись, давай, не пизди, садись, садись, садись. Мы, румыны, народ терпеливый, но любой румын рано или поздно скажет тебе: хватит. Поехали.
Едут.
ДЖИНА и ПАРХА достают самые дешевые сигареты и начинают в страшной спешке курить, давясь и кашляя, по две сигареты сразу.
ПАРХА. Ну, харэ. Хорошо, что я тебя все-таки не убил. А еще чуть-чуть бы, и всё, Господи, вот завтра бы отходняк был. Типа классно погуляли, все супер-пупер, а я ни с того ни с сего какого-то незнакомого чувака замочил!
Отвратительное чувство. Быстрей, быстрей давай. Надо уважать чужое время, и взаимно. Только не нервничай так. А то вспотеешь, и тебя продует, вот здесь. (Заботливо массирует спину Водителя.) «Сейченто». Классная тачка. Скажи, Джина?
ДЖИНА. Летит как стрела, да? Такую машину ничто не остановит.
ПАРХА. Или «дэу чикко». Вот это я понимаю, зверь. Знаете, когда мы в Румынии скажем, что ехали на такой машине, то ого-го. Родственники наш шалаш подожгут от зависти. «Сейченто». Это не машина, это религия. Народ вон на каких драндулетах трясется. О, вон того, блин, обгоняй, я торчу! Болтаешься на дороге как говно в проруби, у тебя тачка с такими возможностями, а ты тянешься за ним как дерьмо собачье. Джинуля ща блеванет…
ДЖИНА. Но-но. Я еще не такая пьяная.
ВОДИТЕЛЬ(похоже, у него сейчас начнется истерика). Со стороны напавших на меня румын я подвергался постоянным унижениям, они подгоняли меня и заставляли ехать все быстрее вопреки безопасности и правилам движения. Я за рулем с пятнадцати лет. Есть у меня одна привычка: когда на встречной появляется машина, я читаю регистрационные номера, ничего не могу с собой сделать. То же самое знаки: «Гданьск 153 км» и т. п., «Илава» и т. п. Я складываю все цифры, а сумму делю на их количество. С тихой надеждой, что выйдет поровну. Когда поровну, радуюсь. Для меня это доказательство, что где-то там существует вроде как симметрия и порядок самых элементарных мировых структур. Хуже всего, когда поровну не делится.
ПАРХА. Я ботинки сниму, окейос? Перке? Пуэртори-кос? Мартини сейченто феллатио?
ВОДИТЕЛЬ. Я молчу. Не отвечаю. Самое главное — не дать убийце себя спровоцировать.
ПАРХА. То, что я сказал по-нашему, по-румынски, значит «мерси вам большое». Давненько я свои вонючки не снимал, оооох. Сейчас как шибанет. Но мы же свои люди, так сказать, в интимном кругу, да? (Зевает, укладывается спать.)
ВОДИТЕЛЬ. Я про себя только все время повторял: ничего. Ничего. Ничего-ничего-ничего. Ничего страшного не происходит, может, даже вообще ничего не происходит, может, это даже сон, просто я еще об этом не знаю и только зря переживаю… Но этот сон мне вовсе не снился. А он уже почти заснул, уже почти засыпал, и я надеялся… я подумал…
ПАРХА. Фу, как воняет, Джина, это ты пукнула?
ДЖИНА. Я не пердела, тут уже воняло, когда мы сели.
ПАРХА. То-то и оно. Ну и вонизм. Но это не я.
ДЖИНА. То-то и оно, но факт, что и не я.
ПАРХА. Кто-то навонял, это факт. Но факт, что не я.
ДЖИНА. И факт, что я тоже нет. Если не ты и не я, то уж не знаю кто. Может, кто-то пукнул?
ПАРХА. Ах, поросенок. И ведь сидит себе тихо, как мышка, это ж надо.
ВОДИТЕЛЬ(у него начинается истерика). Чего??? ЭТО НЕ Я!
ДЖИНА. А типа кто?
ПАРХА. ТЫ! Вы! Больше некому!
ДЖИНА. Вонючка!
ВОДИТЕЛЬ лихорадочно хватает сотовый, пытается позвонить.
ПАРХА. Ну-ну, и что же ты собираешься делать с этим телефоном, а? Куда это тебе так приспичило звонить, признавайся-ка, не в полицию, надеюсь? Вот, оказывается, что ты за фрукт! Дай-ка сюда телефон, давай, говорю.
Пауза.
Ты за рулем, это же безумно опасно. Я наберу тебе номер, ты диктуй, а я наберу. Ой, голубчики, приезжайте, ради всего святого, быстрее! Женщина беременная! Озябшая! Беспомощная! Сидит в моей машине! Едет со мной, я ее везу! Не знаю, что я делаю! Ой, помогите! Спасите!