ЖАСМИН. Они промыли ей мозги. Сектанты вынимают у тебя мозги и вкладывают другие.
ГЕРМАН. Как. Медицина способна и на такое. Не знал.
ЖАСМИН. Им и резать не надо. Достаточно слов. Она не в себе.
ЭРИКА. И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь.
ГЕРМАН. О чем она. Скажи-ка еще раз.
ЖАСМИН. Фразы, заученные фразы.
ГЕРМАН. Помолчи. Хочу услышать это еще раз.
ЖАСМИН. Это ничего не даст.
ГЕРМАН. Тихо.
ЖАСМИН. Герман. Давайте, наконец, поедем дальше.
ГЕРМАН. Если ты тут же не закроешь свое хлебало, то я заткну его вот этой елкой, Жасмин. Закрыла. Вот и хорошо. Теперь ты. Повтори, что сказала с минуту назад.
ЭРИКА. И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь.
ГЕРМАН. Это что. Анекдот. Звучит почти как современный анекдот.
ЭРИКА. Это не анекдот. Скорее образ. И правда.
ГЕРМАН. Мне нравится. Люблю анекдоты наших дней. Без изюминки. Еще такие же знаешь.
ЭРИКА. Сколько угодно.
ГЕРМАН. Я сам люблю пошутить, но вот поймет ли господин Крамер твои анекдоты, в этом я не уверен. Что с тобой.
ЭРИКА. Рука болит.
ГЕРМАН. Бог испытывает тебя.
ГЕРМАН. Расскажи еще один.
ЭРИКА. В доме Отца Моего обителей много.
ГЕРМАН. Ну а дальше.
ЭРИКА. Ничего дальше.
ГЕРМАН. В доме отца моего.
ЭРИКА. Обителей много.
ГЕРМАН. Вообще не смешно. Давай следующий.
ЭРИКА. Нет, не могу. Из-за руки. Вот теперь. Боль уже поднялась до локтя.
ГЕРМАН. Пустяки. Потерпишь. Давай еще один.
ЭРИКА. Не могу. Ну да ладно, потерплю. Бог явился Аврааму и сказал: Возьми сына твоего единственного Исаака, которого ты любишь, и принеси его в жертву на одной из гор, о которой Я скажу тебе. Авраам встал рано утром… (Потеряв сознание, Эрика падает на землю и лежит без движения.)
ГЕРМАН. Это что. Тоже из анекдота.
Из автобуса выходят Карл и Толстуха. Они приближаются к Эрике, но не наклоняются к ней.
Темнеет.
Во-вторых
Той же ночью. В том же лесу. В тех же горах. Около автозаправочной станции, не принадлежащей какой-либо крупной нефтяной компании. На одной вывеске написано: «Заправка только рапсовым дизелем». На другой: «К сожалению, закрыто». На наружной стене спутниковая антенна. Кругом беспорядок, на единственной огражденной стоянке автобус Германа. Антон, владелец АЗС, стоит в синем комбинезоне, пьяный, держится за колонку и покачивается из стороны в сторону. Рядом с ним Герман и Карл.
АНТОН. Что это за женщина.
КАРЛ. Она села не в тот автобус.
АНТОН. А мне теперь это расхлебывать, так, что ли.
КАРЛ. Ей нужна лишь постель.
АНТОН. У меня нет постели. Кроме собственной. Лечь в нее, полагаю, она не захочет.
ГЕРМАН. А ты спроси ее.
АНТОН. Узкий матрас, очень тесно, даже если женщину знаешь. Вашу же я не знаю.
КАРЛ. И дивана, наверно, нет.
АНТОН. Есть. Только на нем не прибрано.
КАРЛ. Она смотрит на вещи шире.
АНТОН. Для меня это не мелочи. Может, нынче это не в моде, но во мне еще живо чувство стыда.
ГЕРМАН. А нет ли кровати в гараже.
АНТОН. Там сложены зимние шины.
КАРЛ. Их можно убрать на чердак.
АНТОН. Никак не можно. На чердаке они быстро загнутся.
КАРЛ. Ведь только на одну ночь.
АНТОН. Что мне с ней. Что мне с этой, как и с любой, женщиной. Я не знаю, что мне делать с ней. Здесь невероятно редко что-нибудь происходит. Женщин здесь нет. Я буду упрекать себя, гадая, почему она ушла. Отнесу это на свой счет.
КАРЛ. Утром ей надо быть в Ченстохове.
АНТОН. Она мне наверняка не понравится.
КАРЛ. Она не обязана вам нравиться. Ей нужна всего лишь постель.
АНТОН. Если она мне не понравится, я не смогу быть любезным. Слабость характера, знаю, но от нее никуда не деться.
ГЕРМАН. Она хоть и дура, но выглядит недурно.