АНТОН. Прямо-таки и дура.
ГЕРМАН. Дура дурой. Она верит в Бога.
АНТОН. В какого Бога.
ГЕРМАН. Понятия не имею. В Бога, и все.
АНТОН. И выглядит, говоришь, недурно.
ГЕРМАН. Ни пава, ни ворона.
АНТОН. Я влюбляюсь со скоростью звука. Влюбляюсь в женщин, которые заправляются только здесь. Как думаешь, почему я перебрался именно сюда. Я — горожанин. Эти дебри не для меня. Но я влюбляюсь с первого взгляда. И это перестало получаться там, в городе, с его табунами прелестниц.
ГЕРМАН. Ну вот и влюбишься. Что тут такого.
АНТОН. Завтра она отчалит, а я останусь здесь, и на целых полгода жизнь моя превратится в ад. Этого мне не надо. Такое у меня уже было.
АНТОН. Я хочу ее видеть.
КАРЛ. Зачем он хочет ее видеть.
АНТОН. Я хочу ее видеть. И точка.
КАРЛ. Зачем это. Скажите просто «да».
АНТОН. Не скажу, пока ее не увижу.
ГЕРМАН. Приведи ее. Шевели помидорами. Раз он хочет ее видеть. Что тут такого.
Карл уходит.
АНТОН. Красивый у тебя автобус. Сколько жрет-то, сорок, пятьдесят.
ГЕРМАН. Около того.
АНТОН. Не ахти как экономно.
ГЕРМАН. У него очень плавный ход.
АНТОН. Когда купишь себе новый.
ГЕРМАН. Новый что.
АНТОН. Новый автобус.
ГЕРМАН. Зачем мне новый автобус.
АНТОН. Водить этот долго не сможешь. Вот-вот развалится.
ГЕРМАН. За Германом я всегда хорошо ухаживал.
АНТОН. Это не автобус, а смрадомет.
ГЕРМАН. Не хами.
АНТОН. Это не хамство, это факт.
ГЕРМАН. И он тебя волнует.
АНТОН. Еще как. Когда ты проезжаешь, то окутываешь мою заправку черным дымом так, что я целый день не вижу дальше чем на пять метров.
ГЕРМАН. Не надо преувеличивать.
АНТОН. Современные автобусы жрут в десять раз меньше.
ГЕРМАН. Жрал бы ты в десять раз меньше.
АНТОН. Теперь хамишь ты.
ГЕРМАН. Как владельца заправки тебя не может радовать, если автобусы жрут меньше.
АНТОН. Я думаю не только о барыше.
ГЕРМАН. Оно и видно.
АНТОН. Ты же никогда здесь не заправлялся. Окутать мою заправку клубами дыма — это ты можешь, нагрянуть сюда со своими проблемами — это ты можешь, а вот заправиться у меня — не можешь.
ГЕРМАН. Мой пассажир этого не захочет.
АНТОН. Рапсовый дизель не загрязняет среду. Это аргумент в его пользу.
ГЕРМАН. Он пахнет. Картошкой фри.
АНТОН. У тебя узкий кругозор. Тебе лишь бы зашибить деньгу, а после хоть трава не расти.
ГЕРМАН. Я бы взял твой дизель. Но пассажир этого не хочет.
АНТОН. Значит, тебе нужен другой пассажир.
ГЕРМАН. И я заполучу его у тебя.
АНТОН. Если ты объяснишь людям, что с этим чудесным топливом они могли бы спасти нашу планету, то вскоре у тебя была бы другая клиентура.
ГЕРМАН. Какую планету.
АНТОН. Мы в энергетической ловушке, Герман, в спирали, которая крутится вниз, все время вниз. Похоже на воронку в ванне, когда ты вытащил затычку. Но в слив уходит не вода, уходит все человечество.
ГЕРМАН. Ты меня не пугай.
АНТОН. Мы живем на умирающей планете. Это факт. Если мы будем сжигать нефть такими темпами, как до сих пор, то через пятьдесят лет уровень воды в океанах поднимется на восемь метров. Половина человечества захлебнется, другая сбежит ко мне в горы. Еще до этого растают полярные шапки, остынет Гольфстрим, а затем наступит галактическая зима. И продлится она несколько миллионов лет. С твоим смрадометом мы, отпустив тормоза, катим прямиком в ту самую воронку. И с каждым новым днем приближаем собственную гибель.
ГЕРМАН. И что меняет твой рапсовый дизель.
АНТОН. Он решает проблему, Герман. Рапсовый метилэфир разлагается в атмосфере на девяносто восемь процентов всего за двадцать один день. Выброс двуокиси углерода на восемьдесят процентов меньше, чем у обычного дизеля. Ну, что ты скажешь.
ГЕРМАН. Я этого не знал. Никто мне об этом не говорил.
АНТОН. Вот теперь я сказал.
ГЕРМАН. Тебе надо написать все это на фанерке и повесить ее на придорожной елке.
АНТОН. Это ничего не даст.