ЭРИКА. Так Зеельбахер уже едет.
АНТОН. Зеельбахер считает, что насосом он долг заплатил, но я сказал: Зеельбахер, ты это сделал не для меня. А для семейного инженера с мытыми шампунем волосами. С этими людьми у меня никаких дел нет. Ему это было непонятно. По части переговоров здесь царит очень жесткая дипломатия. Каждый знает свой общественный статус. У Зеельбахера, к примеру, статус этот на ладонь выше моего. Он поселился здесь раньше, но главное — у него восемнадцать коров. А восемнадцать коров стоят здесь больше, чем две бензоколонки, я не могу этого не признать.
ЭРИКА. Стало быть, он не приедет.
АНТОН. Да нет, приедет. Правда, добровольно, а не потому, что должен.
ЭРИКА. Хороший человек.
АНТОН. Чем добровольнее, тем хуже. Зеельбахер нехороший человек. Он бьет коров скамейкой для дойки. И ваши проблемы его вообще не интересуют. Но он не равнодушен к другому полу.
ЭРИКА. Уж не…
АНТОН. Что не…
ЭРИКА. …предложили вы что-нибудь Зеельбахеру.
АНТОН. Я лишь немножко преувеличил. Одной девушке надо в долину, сказал я, а он мне вопрос: что за девушка. Я говорю: девушка роста примерно метр семьдесят один. А он опять вопрос: сколько ей. Я говорю: молодая, Зеельбахер, довольно молодая. Но это было не все.
ЭРИКА. Что же еще.
АНТОН. Я опять немножко преувеличил. Рассказал ему, что мне примечталось. Как красивы ее волосы, как заманчивы алые губы, как лучатся ее глаза, какая плавная у нее поступь, и что от вас исходит какое-то свечение, точно от раскаленных углей, и что в вас есть что-то особенное и что такую женщину, как вы, я никогда еще не видел. Ну и дальше в таком же духе, в общем, китч.
ЭРИКА. Так вы же не любите китч.
АНТОН. Еще как не люблю. Я реалист.
ЭРИКА. Вы смеетесь.
АНТОН. О том, что вы чумазая, я ничего не сказал. И ничего о вашей руке. Меня ведь это не смущает. Я тоже давно не мылся. А потом я еще немножко приврал.
ЭРИКА. Да сколько же можно.
АНТОН. Это было необходимо. Я ему сказал, что мы родственники, вы и я. Что вы моя кузина. Здесь, наверху, родственные отношения играют весомую роль. Шальную девицу, приблудную, Зеельбахер в город не повезет. Тем более в такую рань. Я стоял перед выбором, должен был принимать решение мгновенно. Семейная связь или сексапильность. Ничто другое здесь людей не интересует. Или она моя кузина, или у нее самая роскошная жопа столетия. Ваша же попка, поверьте, не такая уж и роскошная. Извините. Но в вас я чувствую эрудицию, глубину мысли, вижу перед собой личность. Зеельбахеру все это по барабану. Женщин он оценивает, как коров, по надоям.
ЭРИКА. Боже, да неужели он такой.
АНТОН. Именно такой.
ЭРИКА. Тогда вам надо поехать с нами.
АНТОН. На это Зеельбахер никогда не пойдет.
ЭРИКА. Сыр еще есть.
АНТОН. Сыр кончился, но водка еще имеется.
ЭРИКА. Можно ее пить без сыра или без него желудок ее не примет.
АНТОН. Как раз наоборот.
ЭРИКА. Тогда я бы охотно выпила еще одну рюмку.
ЭРИКА. Когда же он приедет.
АНТОН. Приедет.
ЭРИКА. Давно ведь рассвело.
АНТОН. Вы слишком нетерпеливы. Вам бы научиться ждать. А для этого привыкнуть подолгу молчать. Как-то раз я не говорил ровно три месяца. Поначалу говоришь еще сам с собой. В адски быстром темпе. Точно внутри тебя живет второй человек.
Протри лобовое стекло.
Чаевые мне по фигу.
Разве не видишь, что за рулем старик. Самому протереть не по силам.
Протри зенки. Здесь бензоколонка, а не мойка.
С чего ты так оборзел. Будь великодушен. И вскоре тебе полегчает. Вот увидишь.
У меня тоже есть гордость. Я владелец бензоколонки. А не мойщик стекол. Поставлю перед ним котел с водой и принесу грабли. Этого должно хватить.
Вот такой идет разговор. И с каждой неделей злости все больше. Пока голоса не срываются на крик.
Не пей так много.
Пью столько, сколько хочу.
Напивайся хотя бы в трактире, там будешь среди людей.
Что мне среди них делать.
Взгляни на себя. У тебя поехала крыша. Говоришь уже сам с собой.
Ну и что. А ты с кем говоришь. Тоже сам с собой.
Тупица. Тебе хоть кол на голове теши.