МАРЕК. Легкие статьи! (Почти забавляясь.) Крестьянин, в тайне от властей, забил свинью, а вы влепили ему столько, сколько положено за убийство человека, если не больше…
МОНИКА (как бы между прочим). Из чего вытекает, что человеческая жизнь в то время имела приблизительно ту же цену, что и жизнь одного важного с точки зрения народного хозяйства животного.
ЛУПИНО (Доктору, наступательно). А кто придумывал эти «нелегкие» статьи?.. Эти судьи… прокуроры… ведь это были твои коллеги! Так почему же ты молчал?.. Почему не сказал им, что…
ДОКТОР (резко). Они ведь знали, что профессор не виновен… Не будь наивным, Лупино! Что я должен был им сказать?.. И кому?.. Тем паяцам, что исполняли роль судей?..
МОНИКА. А где они работают сейчас? (С интересом.) В юстиции или в цирке?..
ШЕРИФ. Ты — шутница, Моника! Какие мы теперь все мудрецы… И так отлично мы умеем все упростить… (Внушительно, убедительно.) А тогда… Сама справедливость должна была быть более суровой, потому что общая ситуация…
МАРЕК. Сейчас мы говорим о Сумеце, товарищ Кордош!
ФИЛИПП (лукаво, дипломатически). Минуту! Никакого товарища Кордоша! Здесь только Шериф! И у нас сейчас выпускная вечеринка… (Обескураживающе.) Так что не надоедайте и молчите!
МАРЕК (с горечью). В том-то и дело. Что все мы молчали, как вши под коростой!
СВЕТАК. Пссс!.. (Пьяно, таинственно.) Оказывается, что у людей и у вшей намного больше общего, чем предполагалось. (Пьет за всех.) Так что за здоровье, товарищи молчуны!..
МОНИКА. Статистика показывает, что свой откликнется только тогда, когда покушаются на его желудок… или кошелек. Денежная реформа или отсутствие в продаже лука.
МАРЕК. Да, тогда люди не молчат!
ШЕРИФ. А ты откликнулся? Конкретно! Что сделал ты для старика?..
МАРЕК. То же, что и вы! (Зло.) То есть — ничего! (Пауза, бессильно.) Я зашел за Яном Чечманом… Но инженер человеческих душ прилежно работал… он как раз писал ту самую толстую книгу, и у него не было времени!
ШЕРИФ (авторитарно). Это была хорошая и полезная книга… А что ему оставалось делать?.. Не писать?.. (Как бы предпринимает контратаку.) Ты тогда не работал? Чем ты питался, воздухом?.. Твои сияющие портреты доярок, шахтеров и ударников труда улыбались с каждого календаря!
МОНИКА (по-деловому). Особое впечатление на меня произвело художественное изображение увеличенного массируемого вымени.
МАРЕК (Шерифу). Фотографировать можно только действительность, а вот писать… писать можно обо всем! К примеру, о значении трехпроцентной правды… И о врагах там, где их не было… (Внушительно, с самозащитой.) Я фотографировал только действительность!..
МОНИКА. Улыбки во время сбора винограда… улыбки над вспаханной межой… (Задумчиво.) А там, на той меже, возможно, росла дикая груша… А может, на ней повесился отчаявшийся хозяин…
ШЕРИФ (удивленно). Ты хочешь сказать, что эти межи не надо было пахать?..
МОНИКА. Я в этом не разбираюсь… Я только хотела сказать, что существует…. Много вариантов действительности…. (Мареку.) Двадцать пять лет тому назад… Это тоже была действительность… а мы были такие смешные… Помнишь? Ты все просил, чтобы я позволила тебе сфотографировать меня голой…
МАРЕК (обманывает). Не помню…
МОНИКА. И что однажды… однажды ты сказал, что сфотографируешь и… голую правду… (Пауза.) Тебе это удалось, Марек?
МАРЕК. Пошла к черту, Моника! (Пьет.)
ШЕРИФ. Возможно, у него не было хорошего проявителя! (Улыбается, старается обратить все в шутку.) Что скажешь, Лупино — может, опять… немножко поможем ему?..
МАРЕК (оживленно). Лучше бы ты помог Сумецу! У тебя из всех нас было больше возможностей и…
ШЕРИФ (прерывает, еще улыбаясь). Да… да… И с огромной радостью я не сделал совсем ничего… (Мареку, выразительно.) Какие такие возможности, черт побери?.. Что ты знаешь об этом… Это я сидел на противоположной стороне, а не ты!
МАРЕК. Ну и не сидел бы там! Взял бы да любезно советовал…