43. Увы тем, кто оставляет тебя, водительницу, и обходит следы твои, кто ловит твои знаки вместо тебя и забывает то, на что ты указываешь, о мудрость, сладчайший свет чистого ума! Ведь ты не перестаешь давать нам знаки, какая ты и сколь ты велика, и знаки твои суть вся красота творений. Ведь и художник созерцающему его работу некоторым образом дает знак от самой красоты произведения, чтобы он полностью не останавливался на этом, но вид созданного предмета так пробегал глазами, чтобы с чувством обратиться к тому, кто его создал.
Но любящие вместо тебя то, что ты производишь, подобны тем, кто слушая какого-нибудь красноречивого мудреца, пока жадно внимают безмерной сладости его голоса и порядку удачно размещенных слогов, упускают основу этих мыслей, — словно знаки[48] ее прозвучали те слова. Увы тем, кто отворачивается от твоего света и сладостно предается своему помрачению! Ведь поворачиваясь к тебе словно бы спиной, они утверждаются в плотских занятиях, как будто бы в своей тени, и, однако, даже там то, что их все еще радует, они получают от сияния твоего света. Но тень, пока ее любят, делает духовное око более слабым и неспособным переносить твой вид. А потому человека все более и более окутывает тьма, пока он охотнее следует за тем, что с большей терпимостью принимает менее твердого. Отчего он становится неспособным увидеть то, что превыше всего, и считает злом все непредвиденное, что обманывает, или недостойное, что соблазняет, или достигнутое, что мучает, поскольку это заслуженно вызывает его отвращение и ничто справедливое не может быть злом.
44. Следовательно, если ты обратишь внимание на что-нибудь изменчивое, ты не можешь постичь его ни при помощи телесного чувства, ни благодаря духовному созерцанию, если оно не сохраняется некоей формой чисел и обращается в ничто, если ее изъять, не сомневайся — пусть это изменчивое не прекращается, но путем размеренных движений и благодаря определенному разнообразию форм, словно некие повороты времени, проходит, — [не сомневайся], что существует некая вечная и неизменная форма, которая не заключается и как бы распространяется в пространстве и не разворачивается и изменяется во времени, но посредством которой все это может формироваться и исполнять в своем роде, и выражать числа пространства и времени.
Глава XVII
45. Ибо необходимо, чтобы всякая новая вещь была способна принимать новые формы. Но как мы называем то, что может меняться, изменчивым, так и то, что может формироваться, — я назвал бы способным принимать новые формы. Но никакая вещь не может оформить саму себя, потому что никакая вещь не может дать себе то, чего не имеет, и нечто формируется в любом случае, чтобы иметь форму. Поэтому, если всякая вещь имеет какую-то форму, ей нет нужды получать то, что она имеет, если же не имеет формы, то не может и воспринять от себя то, чего не имеет. Таким образом, никакая вещь, как мы сказали, не может сформировать саму себя. Но что еще мы можем сказать об изменчивости тела и души? Ведь выше было сказано достаточно. И получается так, что тело и душу формирует некая неизменная и вечно пребывающая Форма. Каковой Форме сказано: «Ты переменишь их, и изменятся. Но Ты — Тот же, и лета Твои не кончатся» (Пс. 101, 27-28). «Года без скончания» использованы в пророческом изречении вместо вечности. Об этой же Форме сказано, что Она «пребывая в себе, обновляет все» (Прем. 7, 27). Отсюда также становится понятно, что всем управляет Промысел. Ведь если все, что существует, обратится в ничто, если его лишить формы, значит сама неизменная форма, посредством которой все изменяемое пребывает, так что его наполняют и направляют числа его форм, сама есть их Промысел. Ибо этого не было бы, если бы не было ее[49]. Следовательно, каждый кто наблюдая и рассматривая все творение в целом, направляет свой путь к мудрости, видит, что мудрость благосклонно является ему на путях, и при всякой мысли (providentia) встречается с ним (Прем. 6, 17). И тем живее загорается желанием проделать этот путь, что путь этот, которого он страстно стремится достичь, прекрасен сам по себе.
46. Однако если ты найдешь какой-то другой род творений кроме того, что существует, но не живет, или того, что и существует, и живет, но не понимает, а также того, что и существует, и живет, и понимает, тогда отважься утверждать, что есть какое-то благо, которое не от Бога. Ведь эти три [рода] можно выразить также двумя именами, если их называть телом и жизнью, потому что и та, что только живет, но не понимает, — такова жизнь животных, и та, что понимает, — как у людей, в высшей степени верно называется жизнью. Однако эти два, то есть тело и жизнь, которые, конечно, считаются творениями, — ибо и жизнь Самого Творца и называется и является высшей Жизнью, — итак, эти два творения, тело и жизнь, поскольку они способны принимать формы, как показывает сказанное выше, и, абсолютно лишившись формы, обращаются в ничто, достаточно тем самым обнаруживая, что в основе их лежит та форма, которая всегда принадлежит этому способу жизни. Вот почему все блага — сколь угодно большие, сколь угодно малые — не могут существовать иначе, кроме как от Бога. Ибо что среди творений может быть больше, чем разумеющая жизнь, или меньше, чем тело? Сколь бы ни были велики их недостатки и как бы не стремились они к тому, чтобы не быть — у них остается нечто от формы, чтобы они могли существовать, каким-то образом. Однако все, что сохраняется от формы у какой-либо наделенной недостатками вещи, происходит от той формы, которая не знает недостатков и не позволяет самим действиям вещей, которым присущи недостатки либо которые близки к совершенству, преступать законы своих чисел. Итак, все, что встречается в природе вещей заслуживающего похвалы, — пусть оно считается достойным похвалы незначительной или большой, — следует отнести к превосходящей и неизреченной хвале Создателю, — если у тебя нет возражений.
48
Возможно, автобиографическое воспоминание, связанное с риторским профессиональным опытом в Милане.
49
Мудрость трактуется здесь как неизменная форма и охраняющая реальность сила провидения.