Глава III. Первенство среди знаков принадлежит словам
4. Итак, некоторые из знаков, с помощью которых люди общаются друг с другом для выражения своих чувств, связаны с чувством зрения, большая часть — с чувством слуха, очень не многие с прочими чувствам. Ведь когда мы [на что-либо] киваем, то подаем знак только глазам того, кого хотим, благодаря этому знаку, сделать участником нашей воли. А кто-то подает множество знаков движением рук; гистрионы[53] подают некие знаки перед знатоками движением всех членов и беседуют как бы с глазами их; военные знамена и значки внушают [воинам] через глаза волю вождей: и все это — как бы некие видимые слова. Тех, что относятся к слуху, — большая часть, и они главным образом состоят из слов (verbum). Ибо и военная труба, и флейта, и цитра часто издают не только приятный, но и значащий звук; но все эти знаки в сравнении со словами весьма немногочисленны; слова, напротив, держат у людей первенство в обозначении, они все улавливаются (concipio) душой, если кто-либо пожелал бы их воспроизвести. Ведь и Господь придал известное знаменование драгоценному миру, коим помазаны были ноги Его (Ин. 12, 3-7), и ознаменовал, как Сам благоволил, таинство искушаемого тела и крови Своей (Мф. 26, 28; Лк. 22, 19-20), и когда жена, прикоснувшись к краю одежды Его, оказалась исцеленной, Он все ознаменовал (Мф. 9, 20-22). Но бесчисленное множество знаков преимущественно заключается в словах, коими люди выражают свои мысли. Ибо все роды знаков, которые я кратко упомянул, я мог выразить словами, но слов этими знаками [выразить] не мог бы никаким образом.
Глава IV. Откуда буквы
5. Но поскольку [слова], по сотрясении (verberatus[54]) воздуха, тотчас исчезают, не задерживаясь дольше, чем звучат, то знаки слов утверждаются с помощью букв. Таким образом, звуки представляются глазам уже не сами собою, а через некие свои знаки. Эти знаки, следовательно, не могли быть общими у всех народов из-за греха человеческого раздора, так как каждый [народ] присваивает себе первенство. Из-за этой гордыни была возведена та самая башня до неба[55], чем нечестивцы заслужили иметь не только несогласные души, но и несогласные звуки.
Глава V. Различие языков
6. Отсюда последовало то, что божественное Писание, врачующее многоразличные болезни человеческих помышлений, произведенное на одном языке, на котором оно благоугодно могло распространиться по лицу земли, было повсюду и широко возвещено народам во спасение, в переложении па разные языки. Читающие его ничего иного не желают, как только обнаружить мысли и волю тех, кто его записал, а через них волю Божью, по которой говорили, как мы верим, таковые люди.
Глава VI. Почему полезна неясность Писания, Переданного через тропы и фигуры
7. Но те, кто читает безрассудно, принимая одно за другое, часто обманываются многообразными неясностями и двусмысленностями (ambiguitas), а в некоторых местах ничего не находят, или они рассматривают их неверно. Таким образом нечто неясно выраженное наводит густейший туман. Не сомневаюсь, что в этом — высшее попечение ради обуздания гордыни трудом и отвлечением от брезгливости интеллекта, для которого по большей части теряет цену то, что легко открыть. Как, спрашиваю, насчет того, что кто-то может [просто] сказать, что святы и совершенны те люди, чья жизнь и моральная принадлежность к христианской церкви отвращает от каких бы то ни было суеверий тех, кто к ней приходит, и делает их членами ее тела (incorporo) благодаря подражанию добрым [делам], люди, которые как добрые верующие и истинные рабы Божьи, сложившие с себя заботы мирские, пришли к святой купели Крещения и затем, возвышенные приятием Св. Духа, дают плод двойной любви — к Богу и к ближнему? Это, следовательно, есть вот что: если бы кто-нибудь такое сказал [некоему] слушателю, это ему понравилось бы менее, чем если бы он использовал в том же смысле то место из Песни песней, где о Церкви, похваляемой, как некая прекрасная жена, сказано: «зубы твои, как стадо выстриженных [овец], выходящих из купальни, из которых у каждой пара [ягнят], и бесплодной нет между ними» (Песн. П. 4, 2)? Разве человек при этом узнает иное, чем если бы услышал то же самое, [но] выраженное самыми плоскими словами, не прибегая к подобию? И, однако, не знаю почему, а мне взирать на святых приятнее, когда я вижу, что они, как зубы Церкви, отделяют людей от заблуждений, и, смягчивши жестокость, преобразуют (transfero) в ее тело, как вкушенную пережеванную пищу. Я также с наибольшим удовольствием признаю «выстриженных овец», сбросивших с себя заботы света, как овечью шерсть, «выходящих из купальни», то есть после крещения, чтобы всем создавать «пары», то есть две заповеди любви; и я вижу, что «бесплодной нет» от того святого плода.
54
Здесь совершенно очевидна связь слова у Августина с колебанием, изменением, дрожанием, готовностью к переходу извечного Слова в конечное и временное и временного слова в другое временное и конечное.