Глава XIII. Как можно исправить черноты перевода
19. Но так как и сама мысль, которую многие переводчики, каждый по своей способности и суждению, пытаются выразить, не обнаруживается, кроме того, что ее вычитывают на том языке, на котором осуществлен перевод, и так как безрассудный переводчик, если он вовсе не образованный, часто отклоняется от авторского смысла, то нужно стремиться к знанию тех языков, с которых Писание перешло в латынь, или иметь переводы его более буквальные — не потому, что они удовлетворительны, но потому, что благодаря ним обнаруживается исправность или погрешность других [переводов], в которых стремятся следовать при переложении не в большей степени словам, чем мыслям. Ибо часто переводятся не только отдельные слова, но и обороты речи, которые совершенно; не употребительны в латинском языке, если кто-то хотел бы сохранить обычай древних, которые говорили по-латыни. Такие переводы никогда ничего не отнимают у интеллекта, только оскорбляют тех, кто более наслаждается вещью, если в знаках, ее выражающих, сохраняется некая ее полнота. Ибо так называемый солецизм есть не что иное, как сочетание слов друг с другом не по тем правилам, по которым каким-то образом сочетали [их] те наши, очевидно же — авторитетные, предшественники. В самом деле, говорят ли «среди людей» или «меж людьми» — это не относится к познанию вещей. И что иное варваризм, как не слово, выраженное не теми буквами или не тем звуком, которым обычно произносили его те до нас, кто говорил по-латыни? Ибо не слишком заботится тот, кто молит Бога о прощении своих грехов, произносить ли «прощать» с длинным или кратким третьим слогом, каким бы образом могло звучать это слово. Да и что такое есть полнота речи (locutio), если не сохранение далекого обычая, подтвержденного авторитетом речи древних?
20. Однако чем слабее люди, тем больше они оскорбляются, и тем они слабее, чем ученее хотят казаться, не знанием тех вещей, благодаря которым мы созданы, но [знанием] знаков, при котором очень трудно не стать заносчивым, поскольку и само познание вещей часто взбудораживает мозги, если только оно не смиряется игом Господним. В самом деле, что за вред понимающему, если записано таким образом: «Какова земля, на которой они живут на ней, хороша ли она или худа, и каковы города, в которых они живут в них» (Числ. 13, 20)? Я думаю, что скорее это оборот речи более древнего языка, чем выражение какого-то иного, более глубокого смысла. То, что мы уже не можем вынести из уст народа, поющего: «На нем же процветет святыня моя» (Пс. 131, 18), совершенно не разрушает мысль; опытный слушатель, однако, хотел бы это исправить, потому что некогда говорилось не floriet (процветает), но florebit (процветала), и ничто не мешало бы коррекции, кроме обыкновения поющих. Этим легко можно пренебречь, если бы кто-то не желал поостеречься того, что [на деле] никак не вредит здравому смыслу. Но вот в том, что сказал апостол: quod stultum est Dei, sapientius est hominibus; et quod infirmum est Dei, fortius est hominibus, «потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков» (1 Кор. 1, 25), — если бы кто желал сохранить греческий оборот речи, сказав так: quod stultum est Dei, sapientius est hominum; et quod infirmum est Dei, fortius est hominum, «потому что немудрое Божие премудрее у человеков, и немощное Божие сильнее у человеков», — то упование (intentio) бдительного читателя на силу мысли, конечно, свершилось бы, но, однако, кто-то другой или с трудом понял бы их, или же не понял бы, или бы понял превратно. Ибо не столь уж ошибочен такой речевой оборот на латинском языке, но он впадает в двусмысленность, ибо могло бы показаться, что безумное у людей или немощное у людей премудрее и сильнее, чем Божие. Хотя и то [выражение] — sapientius hominibus, премудрее человеков — не лишено двусмысленности, даже если и свободно от солецизма. Ведь под тем, что есть, то есть hominibus (человеков), подразумевается «[мудрее, сильнее] существующего человека» или «относительно вот этого человека», — это может обнаружиться только при прояснении (illuminatio) мысли. Лучше, следовательно, выразиться: «мудрее, нежели человеки, и сильнее, нежели человеки».