Глава XXXVIII. Знание чисел происходит не по человеческому установлению, но обнаружено людьми в природе вещей
56. Любому с давних пор известно, что наука о числе создана не людьми, но скорее изыскана и обнаружена ими. Ибо в ней никто не может (подобно тому, как это сделал Вергилий, возжелавший, чтобы первый слог [в слове] «Италия», который древние произносили кратко, стал долгим[89]) произвольно назначить [что-либо], например, что девять не трижды три, или что из него нельзя вывести квадратного корня, или оно не втрое больше числа три, в полтора раза больше шести, а так как интеллигибельные числа[90] не имеют половины, оно могло быть ровно вдвое больше любого [числа]. Следовательно, числа либо рассматриваются сами по себе, либо применяются но отношению к законам фигур, звуков и других движений, их принципы неизменны и никоим образом не установлены людьми, но дознаны благодаря проницательности даровитых людей.
57. Кто, однако, полюбил все это так, что пожелает скорее похваляться перед несведущими, чем разузнать, отчего истинно то, что он только глубоко прочувствовал, что это истинно, и откуда то, что не только истинно, но и неизменно, что он понял, что это неизменно; а когда таким образом, переходя от вида телесных образов к человеческой душе (mens), он обнаружит и ее изменчивость, потому что она то образованна, то не образованна, однако поставлена между неизменной — выше ее — истиной и изменчивым — ниже ее — всем прочим, кто познал бы, от Кого все это, обратив все во славу единого Бога и на любовь к Нему, тот может считаться ученым, но никоим образом не мудрым.
Глава XXXIX. С помощью каких из вышеназванных дисциплин или с каким намерением нужно создавать произведения
58. Вот почему, как мне кажется, юношей, страстно стремящихся к знаниям, талантливых, боящихся Бога и взыскующих блаженной жизни, целесообразно заблаговременно наставить, чтобы они не увлекались, помимо [учения] Христовой церкви, никакими иными учениями, как если бы они побуждали безопасно направляться к желаемой блаженной жизни, но обсудить их трезво и тщательно. И если они обнаружат их среди человеческих изобретений, варьирующихся из-за разных намерений изобретателей и неведомых из-за подозрений этих изобретателей в заблуждении, особенно если у них есть обдуманная связь с бесами с помощью каких-то словно бы условий и договоров относительно неких обозначений, то их должно внутренне отвергнуть и презреть. Нужно отклонить желание заниматься и теми человеческими установлениями, которые преизбыточны и рассчитаны на роскошь. Те же уставы человеческие, которые содействуют жизнеспособности общества, они не должны оставлять без внимания из-за их жизненной необходимости. Что же до прочих учений, которые обнаруживаются у язычников, то они, по-моему, совершенно бесполезны, кроме истории событий (res) прошедшего или настоящего времени, относящихся к телесным чувствам, в которые включаются опыты, произведенные полезными для тела искусствами, и толкования, и кроме способа рассуждения и счисления. Во всем этом и главным образом в том, что относится к телесным ощущениям (они разворачиваются во времени и содержатся в пространстве), нужно придерживаться [правила, которое гласит]: Ничего лишнего![91]
59. Некоторые уже дали толкование всем по отдельности еврейским, сирийским и египетским словам и именам или же тем [выражениям], которые можно обнаружить в Священном Писании на другом языке и которые в нем оставлены без толкования. Поэтому Евсевий написал историю времени[92], связанную с вопросами к Божественным книгам, в которых была его потребность. Следовательно, они сделали все это для того, чтобы у христианина не было необходимости трудиться над многим ради малого. Так, я вижу, что можно сделать, если бы кто-то из тех, кто в состоянии, посвятил бы поистине щедрый труд братской пользе, чтобы, по родам распределив какие бы то земные места, или каких бы то ни было животных, травы, а также деревья, камни или неизвестные металлы и те виды, о которых упоминает Писание, только письменно изложил бы это распределенное. То же можно сделать и с числами, о которых упоминает Писание, чтобы только записать выявленное значение (ratio) этих чисел. Кое-что из этого или даже все уже сделано, так как мы обнаруживаем, что мы не ценили многого из того, что было тщательно отделано и записано добрыми образованными христианами. Либо из-за толпы равнодушных [людей], либо из-за сокрытия их завистниками, но они неизвестны. Не знаю, можно ли сделать это же относительно способа обсуждения, — мне кажется, что нельзя, ибо он тесно, как нервами, связан со всем текстом Писания, и потому он гораздо более помогает читателям в разрешении и объяснении двусмысленных знаков (о чем мы еще будем говорить), чем в познании знаков неизвестных (о чем теперь ведем речь).
89
Августин приводит пример отнюдь не кажущегося способа изменения человеческих установлений на основании изменения ударения, что Аристотель, считавший это одной из видимостей софистических опровержений, полагал тем, на основании чего «нелегко в устных беседах выдвигать доводы, скорее в писаниях и стихотворениях» (Аристотель. О софистических опровержениях// Аристотель. Сочинения. Т. 2. С. 539).