Из этого ясно, что не только материальное и математическое отделимо, но и все божественное, или что некоторое отделимо в том смысле, в каком интеллект отделяет универсальное от частного. Относительно сказанного, что мы познаем и знаем всякую вещь, когда мы познаем причины и начала, каковые, однако, как кажется, суть частные, следует, по-видимому, рассмотреть то, что начала бытия, познания и знания вещи одни и те же согласно истине вещей, но причины знания и вещи, существующей в природе, воспринимаются не одним и тем же образом, поскольку воспринятые универсальным образом они причиняют знание, а присвоенные некоторой вещью и ставшие частными в ней они суть начала вещей в природе. Что это так, будет ясно из последующего.
Глава II. Существует ли универсальное только в интеллекте или и в вещи вне [интеллекта]?
«Существует ли универсальное только в нагих и чистых интеллектах или же и в вещи» — это, по словам Порфирия[66], великое дело, требующее большого исследования. И хотя этот вопрос относится к метафизике, однако здесь об этом надлежит сделать упоминание, дабы облегчить наше учение. Поскольку все, что есть в вещах, только едино и свойственно, может показаться, что универсальное, каковое существует во многом и относительно многого, не существует в каких-либо вещах, прежде всего поскольку Аристотель учит в первой философии, что бытие универсального и частного — одно и то же, и начала всякой вещи, каковые суть начала существования, суть частные, а не универсальные, как о том говорит Платон.
Кроме того, универсальное просто, чисто от материи и отделено от материальных придатков, а будучи таковым, оно не восприемлет материю. Следовательно, поскольку ему необходимо существовать в некотором бытии, так как оно — простая форма, надлежит, чтобы оно, согласно этому бытию, существовало в душе, и, таким образом, универсальное, как универсальное, существует только в душе.
Кроме того, если бы универсальное было в вещи, то надлежало бы, чтобы оно было тем же самым, что и вещи, в которых оно находится, поскольку иначе предицирование было бы ложным, когда говорили бы «Сократ есть человек», «Сократ есть живое существо». Итак, «человек» или «живое существо», предицируемые Сократу, — то же самое, что и Сократ. На том же основании предицируемое Платону есть то же самое, что и Платон. Но то, что то же самое для того же самого, само одно и то же. Из этого последовало бы, что Сократ и Платон — тождественны, или же надо сказать, что «человек» и «живое существо», предицируемыми Сократу и Платону, — различные универсалии, что ложно поскольку Порфирий говорит, что многие люди, на основании причастности виду — один человек[67], и Аристотель сказал, что равноугольный и равносторонний [треугольники] суть разные треугольники и одна фигура. Из всего такого рода неподходящим образом выводится, что универсальное не в вещи, но в разуме. Из-за этого и Иоанн Дамаскин говорит, что «в таковых общее следует рассматривать в разуме, а не в вещи».
Кроме того, форма индивидуируется благодаря материи, индивидуированная же форма дает бытие индивидуальной [вещи]. Таким образом, и форма, и материя становятся свойственными. Следовательно, ничего от формы и материи, которые есть в одном индивидуальном, не воспринимается во многих вещах одновременно. Следовательно, универсальное в вещи — ничто, берется ли оно согласно форме или согласно материи; оно воспринимается одновременно [лишь] в возможных вещах. В этом согласны почти все перипатетики, а именно Авиценна, и Аль-Газали, и Аверроэс, и Абубацер, и многие другие.
Но некие из мужей немалого авторитета, среди латинян, которые с этим положением не соглашались, признавали универсальное в вещах согласно некоему бытию. Ведь если бы универсального в вещах не было, то его нельзя было бы истинно предицировать вещи, прежде всего поскольку природа универсального — быть полностью в каждой из своих частей.
Кроме того, любая вещь познается благодаря своей истинной форме. Следовательно, поскольку универсальное есть то, что познается, надлежит, чтобы оно было истинной формой вещи, и, таким образом, оно есть нечто в вещах.
Далее, нет ничего более истинного в вещах, чем то, что полностью едино во многом и относительно многого, ведь оно не утрачивает смысл «существования в вещах» из-за того, что оно во многом; из-за того же, что оно — относительно многого, оно получает то, что составляет в них истинную сущность, существующую субстанциально или акцидентально. Следовательно, универсальному надлежит истинным образом быть в вещах, в то время как оно едино во многом и относительно многого.
66
Порфирий. Введение к «Категориям» Аристотеля // Аристотель. Категории. М., 1939. С. 53.