Глава II. О различии интеллигибельного по роду
Но в интеллигибельном есть различие, которое есть в цветах, соотносящихся со зрением. Ведь из-за большего преобладания и примеси ясного и прозрачного в ограниченных телах, мы видим, что некие цвета в приходящем свечении делаются сверкающими и рассеивающими свечение, освещая другие вещи. А иногда если окрашенное тело полностью прозрачно, то когда привходит свечение, эти цвета окрашивают тела, находящиеся напротив, как мы видим в случае цветного стекла, пройдя через который, свечение несет с собой цвет стекла и бросает его на тело, на которое оно падает через стекло. Некие же [вещи] настолько превосходны в чистоте прозрачности, что становятся настолько лучащимися, что превосходят гармонию глаза и не могут быть видимыми без большой трудности. Иные же рассеивают свет и прозрачность настолько, что они едва могут различаться зрением из-за того, что они лишены в своем составе прозрачности, собственный акт которой есть свечение.
Подобное происходит и в интеллигибельном, поскольку его формы из-за того, что они просты и универсальны и не имеют ничего от лишенности, не смешиваясь с материей, и суть для некоторого интеллекта, как ясные цвета для некоторого свечения. Согласно же тому, что они по природе более первичны, универсальны и просты, они наиболее интеллигибельны, и как более благородные они предают свет интеллигибельности другим. Некоторые [интеллигибельные формы] своим светом превосходят наш интеллект, связанный с пространством и временем, и суть как наиболее ясное по природе, которое относится к нашему интеллекту, как свет солнца или как самый сияющий цвет к глазам сов или летучих мышей. Иные же не проявляются иначе, как благодаря свету другого, как те, которые приобретают достоверность из первых и истинных [начал]. Некоторые же из-за чрезмерного смешения с лишенностью не могут схватываться интеллектом с совершенством, как, например, движение, время и первая материя.
Из этого ясно, что предметы теологии, наиболее ясные, познаются в малой степени, математические — в наибольшей, а физические редко познаются точным и прочным знанием. Это происходит потому, что божественное своим светом превосходит наш интеллект и отталкивает его, математическое пропорционально само по себе нашему интеллекту и смешено с интеллектом и свечением интеллекта, физическое же из-за лишенности, материи и движения отпадает от интеллекта. Поэтому говорят, что божественное — сверх интеллекта, математическое — в интеллекте, а физическое — ниже интеллекта.
Далее от сказанного следует обратиться к тому, каким образом навык, [сформированный относительно] начал, называется интеллектом, навык заключений — наукой, а сам ход от начал к заключению — рассуждением (ratiocinatio): ведь начала обладают в наибольшей степени познанием (intellectus) света и формы, из-за чего они от формы называются «интеллектом». Заключение же обладает интеллектуальным свечением в наименьшей степени и как бы посредством другого, из-за чего ему выпадает другое слово, и оно называется «наука», поскольку всегда совершается согласно научению, и никогда не причиняет свет в другом иначе, как принимая начала. Рассуждение же именует соединение, и как бы направление светящего самого по себе на другое, и поэтому этим именем определяется ход от начал к заключениям.
Далее, от этого обратись к тому, что иногда в некоторой вещи затемняется интеллектуальное свечение из-за того, что между ней [и источником света] располагается затемнение от материи и лишенности, и на него падает затененное и темное свечение, как в том, что называется только вероятным, но всецело погибает оно в том, что является только чувственным, как указано в первой книге, относящейся к этой науке. И от этого обратись к тому, что в вероятном существуют несовершенные доказательства и выводы, заключаемые с опаской, ведь вероятное не есть первое и истинное, полное светом интеллигенции, и не приобретает достоверность из истинных [начал], но таково, каково вообще обнаруживается извне в вещах, в которых оно как некое составление интеллектуального света с большой тенью, причиненной материей и лишенностью, и поэтому универсалии в них не истинны и не относятся к неизменной истине. А поскольку всякое совершенство и точность доказательства происходят от универсальной и неизменной истины, то надлежит в таковых быть и доказательствам несовершенным и неточным, поэтому они не хорошо заключают и заключение принимается с большой опаской противоречия. О мнении же, сомнении и неясности мы сказали в других книгах, к тому же будет место сказать об этом в «Первой философии».