Удивительно, насколько здесь велика неприязнь к огню. В Германии, например, подавляющее большинство трупов сжигается. Немцы не понимают, как американцы могут быть настолько невнимательными к природе, что просто скидывают свои человеческие отходы в воду, засоряя акваторию и разводя кишечную палочку. Для немцев такой подход — безответственность по отношению к окружающей среде. Для американцев же это лишь дань традиции; наверное, сказывается разница менталитетов. Откуда же немцам в их заглохшей культуре знать, что такое традиция? Для них технология превыше всего. А американцам важнее знать, что их останки будут захоронены так же, как останки их прадедов, скинуты по старинке в пластиковом мешке с цветами и гробом в воду родного пролива. Даже оконные переплёты на тысячном этаже оставлены прежними, чтобы не нарушать гармонии. Когда труп съезжает в окно по колее, проделанной в небольшом трамплине, и вдова, или мать, или дочь уверенной, хоть и дрожащей, рукой выталкивает мешок в пространство, медики торжественно поднимаются со своих мест в напряжённом молчании. Этот момент называется минутой молчания. Когда же участники церемонии слышат приглушённый плеск от падения трупа в воду, они начинают аплодировать, а женщинам предоставляется шанс всхлипнуть, пока их никто не слышит.
Они ловили их в силки и резали им головы, совершенно бескорыстные охотники за головами. Поэтому когда я сейчас думаю о твоём теле, то оно представляется мне мифом, и я в нём — мифом в мифе. Скажем, как будто я — это Соломон, попавший на вечный призрачный пароход под названием Суламифь. Когда я думаю о твоём теле, оно кажется мне таким огромным, словно обойти его не хватит даже всего того долгого времени, сколько длится путь до тебя по воде, через два океана. Я вижу себя небольшим человеком (чтобы легче проходить в невысокие двери кают), обследующим по очереди все палубы, все помещения корабля. Например, я захожу в каюту, это твоя подмышка, и говорю: «Здравствуйте». Мне тоже говорят в ответ: «здравствуйте». Тогда я, может быть, говорю: «Ваши билеты!» Но мне только улыбаются в ответ, и я улыбаюсь тоже, потому что всем ведь понятно, что это только игра. Потом твоя подмышка обнимает меня, я её целую, и мы любим друг друга не очень много, так, чтобы не хотелось расставаться, чтобы знать, что вернёшься назад. А я уже вхожу в следующую каюту, там, где ждёт твоя ключица. Она делает вид, что спит, повернувшись на бок и поджав колени. Не удержавшись, я впиваюсь в неё всем, что у меня есть, и она стонет в моих руках. Бедная ключица — ведь тебя я тоже покину. Наверное, моя цель где-то в машинном отделении. Когда я доберусь дотуда, где смогу запустить мотор, меня, скорее всего, настигнет смерть, потому что в тот момент, когда вода океана огласится звуками заводящегося двигателя, миф вырвется из путаных узелков и маленькой птичкой полетит вверх, туда, где уже не нужно будет дышать, где живут такие же, как она, птицы-анаэробы.
С недавнего времени я живу на чердаке. Когда всё население страны живёт высоко над землёй, то единственный способ подняться над всеми — это влезть на чердак. Здесь у меня достаточно пространства, чтобы жить и заниматься тем, чем я хочу. Сплю я у окна, на сложенных горой старых платьях, покрытых одеялами, и накрываюсь сшитыми вместе звериными шкурами. Я, конечно, работаю и по вечерам готовлю себе на маленьком огне. Здесь немного холодно, но я не жалуюсь, я помню, что таков был уговор. У меня есть всё, чего я захочу. У меня есть винтики и отвёртки, маленький водяной насос и небольшая наковальня. Напротив кровати, в другом углу, встроен в пол маленький водоём; поверхность у него небольшая, но насколько он глубок — я не знаю. Знаю только, что он проходит насквозь через весь этаж под моим чердаком, который я использую как склад. Этот водоём я обнаружила не так давно, когда забралась на чердак, надеясь найти там каких-нибудь старых игрушек для детей. В углу мягко плескалась вода. С тех пор я живу на чердаке. Когда у меня есть время, я вычерчиваю планы разных наводных сооружений. Лучшие из них я выпиливаю из плексигласа, выстраиваю из картона, вырезаю из залитого в формочки воска. Лучше всего до сих пор у меня получилась башня. Я сделала две модели и не могу решить, которая из них мне больше нравится. Вчера, когда я ненадолго отложила макетный нож и отошла покурить к окну, я заметила четырёхлапую кошку, впившуюся в деревянную подоконную плиту. Осторожно глянув вниз, я увидела фигуру в голубом трико с замаскированной личностью, висящую на кожаном ремне. Я неслышно отошла к столу, снова взяла в руку макетный нож и вернулась к окну.