Публикуемый в этом номере рассказ — он увидел свет в журнале «Омни» в июле 1987 года — получил премию «Небьюла». Слово это означает «туманность» — в астрономическом, разумеется, смысле. Премию придумал в 1965 году американский фантаст Ллойд Биггл-младший, который занимал тогда пост секретаря-казначея писательской организации «Научные фантасты Америки» (НФА), а в 1966 году выявились первые ее лауреаты — Фрэнк Херберт, Брайан Олдисс, Роджер Желязны, Харлан Эллисон. «Небьюла» быстро завоевала популярность (премии тоже бывают популярные и непопулярные) и стала главной профессиональной наградой в области научной фантастики. Премию присуждают весной, выбирая лучшие произведения предыдущего года в четырех классах: роман, повесть, новелла, рассказ (голосуют только члены НФА). С 1974 года введен пятый класс — инсценировка. Есть еще титул Великого Мастера — его НФА дарует тем писателям, которые избрали фантастику делом жизни и добились на этом поприще серьезного успеха.
«Небьюла» представляет собой сверкающую металлическую спиральную туманность, как бы зависшую над кристаллами горного хрусталя. Такое решение было предложено Джудит Энн Лоренс (женой писателя-фантаста Джеймса Блиша), а базировалось оно на эскизе, сделанном… Кейт Уилхелм. Да, той самой Кейт Уилхелм, которая открывает нашу рубрику своим рассказом и без которой уже невозможно представить историю американской научной фантастики послевоенных десятилетий.
Особенности стиля Кейт Уилхелм хорошо видны на примере рассказа «Твоя навеки — Анна». Это реализм фантастики, жизненность и узнаваемость героев, психологическая достоверность. Недаром писательница заслужила авторитет человека, который всем своим творчеством сближает научную фантастику и большую литературу. Как выразилась известная американская фантастка Памела Сарджент, «произведения Уилхелм сильны тем, что показывают жизнь такой, какая она есть, — редкое качество в научно-фантастической литературе». И — дальше, в той же статье: «Фантастика Кейт Уилхелм — это зеркало, в котором отражается наш мир, и в — ее произведениях мы находим те же дилеммы, что и в нашей тревожной жизни на закате XX века».
С уважением — Виталий Бабенко, ведущий рубрики
Анна появилась в его жизни однажды весной, после полудня — без приглашения и вопреки его воле. В тот день Гордон открыл дверь клиенту, пришедшему по предварительной договоренности, и обнаружил в холле еще одного человека.
— Вы ко мне?
— Гордон Силлс? Я без приглашения, но… Вы не возражаете, если я подожду?
— К сожалению, у меня нет приемной.
— Ничего. Я подожду здесь.
Человеку было около пятидесяти, и выглядел он весьма преуспевающе: пепельно-серый костюм, неброский серо-голубой галстук, шелковая рубашка. Гордон сразу решил, что изумруд в перстне настоящий — три карата, не меньше.
— Хорошо, — согласился он и провел ожидавшего его клиента в квартиру. Миновав прихожую, они прошли в кабинет, который был перегорожен тремя ширмами из рисовой бумаги, украшенными китайскими иероглифами. За ширмами стоял стол, два кресла для посетителей, его собственное кресло и до предела набитый книгами шкаф. На полу тоже лежали стопки книг.
Когда клиент уходил, в холле никого не было. Гордон пожал плечами и вернулся в кабинет. Затем пододвинул к себе телефон, набрал домашний номер бывшей жены, выждал двенадцать гудков и положил трубку. Откинувшись на спинку кресла, задумчиво потер веки. Сквозь жалюзи в комнату полосами пробивался послеполуденный свет. «Бросить бы все и уехать на несколько недель, — подумал Гордон. — Закрыть лавочку и не появляться до тех пор, пока не начнут приходить уведомления о превышении кредита и просроченных платежах». Три недели, сказал он себе, не больше. А этот, который приходил без приглашения… Что ж, его трудности… Гордон подумал о нем без особого сожаления. Работы и так на месяц вперед, а когда он с ней разберется, появится новая…
В свои тридцать пять лет Гордон Силлс был ведущим специалистом по графологии и, как довольно часто напоминала ему бывшая жена, мог бы стать очень богатым человеком. Если не выберешься наверх до сорока лет, говорила жена — и, пожалуй, делала она это слишком часто — то уже не выберешься никогда. Но почему-то его эти вещи не заботили — ни деньги, ни положение, ни свое будущее, ни будущее детей…
Резко поднявшись из-за стола, Гордон прошел в гостиную. Как и в кабинете, здесь царил беспорядок: кругом валялись газеты последних дней, журналы, с полдюжины книг. Он вообще с недоверием относился к аккуратным, прибранным квартирам. Своя же собственная казалась ему удобной и уютной. Здесь, в гостиной, висели два его любимых японских пейзажа.