Наконец море Изобилия успокоилось. Я прижался к шлему Говарда.
— Ого-го! — только и сказал он.
Мы начали подниматься, и кусочки снаряда посыпались с нас в лунную пыль. Слизняк валялся у наших ног, в целости и сохранности. Говард склонился над ним.
— Так это и есть…
— Снаряд ими кишмя кишел. Кто пытался застрелить меня, кто порубить на куски. Там было темно и жутко.
— Ух, как я тебе завидую!
Ненормальный. Я вздохнул и вышел из нашего укрытия. На месте снаряда осталась воронка, вокруг которой камни раскидало ярдов на сто. Повсюду на бледно-серой поверхности Луны маковыми зернами чернели остатки снаряда. По ту сторону нашего укрытия лежал расколотый камень величиной с арбуз. То же самое запросто могло случиться с моей головой. Или Говарда.
Радиус взрыва покрывал как минимум две трети мили. Мы уцелели только потому, что спрятались за камень. Я начал было хвалить себя за сообразительность, пока не осознал, что не только не добыл разведданных, но еще, небось, и спровоцировал взрыв самой крупной добычи за всю историю разведки.
Говард похлопал меня по плечу и коснулся шлемом.
— Надо унести инопланетянина в ракету.
Я расцвел. Все-таки кое-что я приволок. Наш первый пленник в войне со слизнями. Пусть он и заледенел насквозь, и затвердел, как огурец.
И следующая мысль — ракета! Мецгер и ракета всего в полумиле от взрыва. Рывком я повернулся в их направлении, да только каменные громады загораживали вид.
— Мецгер!
Тишина. И не поймешь, работают ли наши рации. Мецгер ведь не знал о взрыве. Он ничего не сделал, чтобы смягчить удар.
Сердце тревожно застучало. Я разбежался и прыгнул на десятифутовый булыжник, чуть не перелетев его, с трудом ловя равновесие.
Вон она, ракета, на горизонте. Может отсюда рация сработает?
— Мецгер! — прокричал я.
Ничего.
Вот тогда-то я заметил что-то странное с ракетой. Может, я просто под новым углом на нее гляжу? Я присмотрелся — и сердце екнуло в груди. Одна из четырех опор модуля отвалилась. Сам модуль накренился, как лихо заломленная шапка. Тарелка-антенна, прежде смотревшая вверх, теперь болталась на проводах.
Обреченно я спрыгнул с камня и подобрал слизняка. Ракета наша, хоть и примитивная, а веревками назад обломки не примотаешь. Такая никуда не полетит — а, судя по словам Говарда, только ее и успели реконструировать. Больше таких ракет нет, слать за нами с Земли нечего. Нас с Говардом ожидает верная медленная смерть. Было даже почти неважно, выжил ли Мецгер.
И все равно, скача к искалеченной ракете и махая Говарду, чтобы следовал за мной, я кричал на высоте прыжков: «Мецгер! Мецгер!», вслушиваясь в тишину.
Я кинул слизняка рядом с входом в ракету. Вблизи состояние ее было плачевным. Оторванное, искореженное сопло главного двигателя валялось рядом с рухнувшей опорой.
Я вскарабкался по лестнице, прижался шлемом к иллюминатору, всматриваясь в темноту внутри, и во всю глотку заорал:
— Мецгер!
— Джейсон? — донесся голос Мецгера. Я чуть не свалился с лестницы от неожиданности.
— Ты там цел?
— Да так, помят маленько. А вы двое как?
— В порядке. Снаряд разнесло.
— Разнесло?
— На угольки.
— Понятно. — В его глухом голосе сквозило разочарование.
— Зато мы пленника несем. В смысле, не так чтобы пленника. Труп скорее.
Немногим позже мы, набившись в лунный модуль и скинув скафандры, потягивали шоколадное молоко. Я объяснял Мецгеру:
— Он как медуза. Или слизень. По форме смахивает на банан. Зеленый такой.
— Иди ты! Я думал, ну, знаешь, глаза навыкат, пальцы длинные. Мы что же это, улиткам проигрываем?
Говард распаковывал тюбик с едой.
— Надо поднять его из вакуума.
Я скривился.
— Сюда, что ли?
— Здесь тепло, загниет еще. Он ведь при нуле по Фаренгейту жил.
Говард показал на мой скафандр на стене.
— Что скажешь, сюда он влезет?
— Наверное. В нем футов пять с половиной будет, может чуть побольше.
У нас был запасной скафандр, нераспакованный. Говард с Мецгером полезли с моим скафандром вниз, а я принялся доставать новый. Слизняка запихали в скафандр, задницей в штанину, головной конец торчал в шлеме, как… Впрочем, без пошлостей. Слизняка так и оставили внизу, замороженного, но под защитой скафандра.