Полминуты спустя я и девушка, за которой теперь навеки останется прозвище «Пигалица», стояли на голом хребте и смотрели вслед удаляющемуся грузовику. Снег холодными иглами колол нас в лицо, где кожу не защищала маска. Я хлопнул Пигалицу по плечу, показал на заснеженный окоп и прокричал:
— Живо с ветра!
Она кивнула. Когда мы забрались в окоп, Шария уже так тряслась, что ее голос дрожал.
— Аллах меня испытывает…
— Точно. Здесь страх как холодно.
— …посадив вместе с тобой.
— А. Взаимно.
Не совсем. Если уж мерзнуть, так лучше в компании с девчонкой.
— Слушай, ну я же шутил тогда на стрельбах.
— Скорее, хамил. — Пигалица обхватила себя руками и отвернулась к каменной стене.
— Обидой не согреешься, поверь колорадцу. А тут еще нас самыми первыми высадили. Пробудем дольше остальных. Не повезло.
— Везенье тут ни при чем; это из-за меня нас первыми ссадили, за что прошу у тебя прощения. Нас поместили ближе к командному пункту, чтобы за мной могли пристальнее наблюдать.
— Зачем это?
— Я самый низкорослый солдат во всех экспедиционных войсках. Сказали, что, согласно таблицам, мне будет физически невозможно поддерживать должную температуру тела. Советовали уйти добровольно.
— Ну, здесь не так холодно.
На самом деле холод стоял жуткий. Я уже промерз насквозь, несмотря на обогрев.
— Дело не в холоде, а в неизвестности. Я никогда еще раньше не мерзла. В Египте даже нуля не бывает.
— Ноль — это уже зверски холодно.
— Нуля по Цельсию, а не по Фаренгейту. Точка замерзания воды. У нас такого и близко нет. Это считается немыслимым!
— А со мной, значит, тут сидеть еще хуже?
Я успел начитаться всей этой пропаганды о женщинах в войсках: мол, и логика у них практичнее нашей, и выносливы они необычайно, да и вообще у нас равенство полов — а вот теперь мы сидели и не пойми с чего ссорились в окопе.
Она повернулась было ко мне, но, увидев, как я, сняв маску, сморкаюсь в рукавицу, закатила глаза и снова отвернулась.
Я стянул рукавицу и глянул на компьютер.
— Осталось всего двадцать три часа пятьдесят минут. Как местный эксперт по холоду предлагаю обняться и греть друг друга. Так, наверное, и подразумевалось. — Я раскрыл объятья. — Иди к папочке.
— Лучше замерзну насмерть, — буркнула она.
— Как хочешь.
Казалось, она не один час просидела лицом к камням. Мой наручный компьютер настаивал, что прошло всего тридцать минут. Еще через тридцать я подключил считыватель к датчику на пальце. Температура тела девяносто восемь и шесть по Фаренгейту; заряд аккумулятора снизился на четыре процента. Несмотря на холод, я продержусь, и заряд еще останется.
— Ладно, Пигалица, пора к доктору.
— Отвали.
Я разматывал провода от монитора.
— Я же не гинекологический осмотр тебе предлагаю. Давай сюда палец.
Она что-то проворчала, но руку ко мне протянула. Нежная, прямо-таки детская дрожащая рука. Через прорезь в рукавице высовывался указательный палец. Я присоединил считыватель.
— Ну что там?
— Девяносто восемь и пять. Пока неплохо. Вот только заряд твоего аккумулятора упал на девять процентов. Закоченеешь через десять часов.
Не говоря ни слова, она повернулась и прижалась ко мне, зарывшись лицом в грудь. Через пару минут она сказала:
— Только не думай, что мне это нравится.
— И мне. Полный отстой, — соврал я, надеясь, что прозвучит убедительно. От нее замечательно пахло.
Через четыре часа от начала испытания из вьюги возник Вайр и сел на корточки около нашего окопа. Он был без маски; ветер трепал мех его зимней куртки. Как инструктор он не числился в экспедиционных войск. Морских пехотинцев согнали сюда нас учить, потому что мерзнуть входило в их работу. Ну ладно-ладно, хорошо, признаю, их созвали потому, что они считаются лучшими в мире солдатами.
Вайр жестом приказал нам поднять к нему пальцы и глянул на приборы.
— Все путем, мистер Уондер.
— Хайя, господин Вайр!
Морпехи, может, и хороши, но не без заморочек. Они, например, настаивают, чтобы мы говорили «Хайя» вместо «Так точно». Думают, повышает боевой дух.
Вайр повернулся к Пигалице.
— Мэм, я вам скажу начистоту: температурка у вас хиленькая, и батарею вы жрете так, что где-то к полуночи она у вас сдохнет. Я не могу приказать закончить испытание, но ей-богу, не вижу в нем смысла. Это простая физика, ничего личного. Вы уверены, что хотите продолжать?
— Хайя! — ее голос уже дрожал, а нам сидеть здесь еще двадцать часов.