Ни один слизень не мешкал, ни один не задержался возле упавшего товарища, ни один не нарушил строй. Идеальные солдаты.
Хоть наши бомбы и убили десятки тысяч слизней, оставались еще тысячи. Слишком много. Слишком близко.
— Примкнуть штыки! — скомандовал я в микрофон и полез к собственному коротенькому штыку на поясе.
Пигалица все стреляла. Слизни все падали. Их все сменяли новые.
Я открыл огонь короткими очередями, пока ее напарник менял перегревшийся пулеметный ствол.
— Джейсон, — Пигалица повернулась ко мне, — я хотела тебе сказать…
Заряжающий довинтил ствол и хлопнул ее по шлему. Пигалица продолжила стрельбу.
Пули рикошетили от камней и прыгали вокруг нас, но слизни, похоже, никудышные стрелки. Может, они действительно плохо различали нас из-за красной формы.
Мы же их видели уже в пятидесяти ярдах от себя.
— Переключайтесь на непрерывный огонь! — С этого расстояния прицельные выстрелы нас не спасут.
В первую очередь я обращался к Пигалице, однако не успели слова сорваться с моих губ, как она уже переключила рычажок на пулемете. Я поспешил последовать ее примеру и яростно застрочил по слизням.
Я потерял счет израсходованным магазинам, когда вдруг понял, что моя патронная сумка опустела.
Из-за камней на меня выскочил слизень, размахивая оружием. Я парировал удар и вогнал штык в зеленую плоть, туда, где должно быть лицо. Слизень рухнул в страшных корчах; его соки забрызгали мой рукав. Я приготовился встретить других — и умереть.
Несколько минут простоял я, сжимая винтовку в дрожащих руках, пока не понял, что других не будет.
Дыхание вечернего ветра разогнало пыль. Обугленные трупы слизней, местами лежавшие один на другом, выстилали равнину. Дальше всех пробрался тот, которого я победил в рукопашной — или руко-псевдоподной — схватке. Две армии преодолели световые года в космосе и сошлись в сражении, которое закончилось поножовщиной.
Я оглянулся. Напарник Пигалицы упал рядом с пулеметом с аккуратной дыркой во лбу. Рядом, лицом вниз, лежала сама Пигалица. Кровь застыла у меня в жилах.
— Нет! Нет, нет, нет, нет! — Я прыгнул к ней, и ее пальцы сжались. Слава богу!
Только потом я увидел большое красное пятно на плече крутки Пигалицы.
Медленно, осторожно я перекатил ее на спину и разрезал куртку. На дне глубокой раны виднелись осколки кости. Порошок с антисептиком и коагулянтом — я уже сыпал его на рану — остановит кровотечение, но, судя по виду пятна, Пигалица литр крови потеряла.
— Джейсон?
— Ты жива, все в порядке.
— Мне холодно.
Шок. Кровопотеря. Я поднял ее ноги выше головы и подложил под них камни. Вот чего здесь хоть отбавляй, так это камней.
Ее мертвый напарник лежал в куртке с электроподогревом. Совершенно излишняя роскошь.
Долгие минуты я стягивал куртку с окоченевшего трупа, заворачивал в нее Пигалицу и настраивал температуру, чтобы куртка ее грела. Я поставил Пигалице капельницу с плазмой из моего рюкзака. Ей нужно было еще.
Я включил рацию.
— Джейсон? Что там у тебя творится?
Голос генерала Кобба вернул меня к моим обязанностям.
— Мы их остановили, сэр!
— Это я и без того вижу, мне КОМАР показывает. Какого лешего ты сразу не доложил?
Боялся, что Пигалицу убили.
— Оказывал первую помощь раненым, сэр. Нам нужны санитары. Срочно.
— Не вам одним. Пошлем, кого сможем. И еще, Джейсон, — Говард считает, что слизни вернутся. Перегруппируй своих ребят.
— Как же им вернутся. Мы ведь всех перебили. Они даже не отступали.
— Говард говорит, скорее всего, их тут где-то выращивают. Будут плодить их, пока у нас не кончатся боеприпасы или нас всех не перебьют.
Хорошенькие новости.
Пигалица застонала.
— Сэр, мне надо…
— Знаю, знаю, возвращайся к ребятам. Конец связи.
Я включил на боевом монокле монитор состояния моих солдат. Шестнадцать зеленых полос рядом с именами обозначали выживших. Полоса Пигалицы мигала зеленым цветом: значит, ранена. Рядом с девятью именами светились красные крестики. Среди этих девяти был капрал из Чикаго.
Когда вечерний ветер набрал силу, мы отступили в обесслизненную пещеру позади нашего сектора. Тащить Пигалицу — только бередить рану, но не оставлять же ее на ветру. Я накачал ее морфием и взвалил на плечо. Пока Шария оставалась в сознании, она не проронила ни звука. Потом вскрикивала с каждым моим шагом.