Подъехали ближе, вгляделись - действительно Васька.
В черной короткой тужурке и сапогах, одет не по морозу. Аня выпростала обе руки из-под шубы, потянулась к нему:
- Садись ко мне.
- Ладно уж, сиди там!
Вася пожал Марафону варежку, забрал у него вожжи, свистнул и побежал рядом, раскатисто скрипя сапогами. На Аню даже не глянул.
- И охота была с печки слезать, елки-мочалки!- удивился Марафон. - Без тебя не спровадим, что ли?
- А у меня дело на станции есть.
- Вот оно что! Ну ладно, вместе веселее будет.
Вася успевал на ходу прихлопывать задниками сапог, длинно сплевывал в снег и поигрывал вожжами над дымящимся крупом коня.
- Вась, а ну подь ко мне! - властно сказала Аня.
- Чего? - мрачно буркнул он, придерживая коня.
- А то вот! - Аня притянула его к себе, насильно опустила уши на шапке, и Шурка заметила даже, как Вася покраснел от смущения.
Конечно, никакого дела у него на станции - знал, что Аня уезжает, вот и караулил. Аня усадила его рядом с собой, укрыла краем шубы.
- О человеке, значит, заботится, - пояснил отец, скосив на них глаза.
- Молчал бы уж, старый, - одернула мать.
- А что? Больше-то не придется…
Шурка шлепнула отца по спине.
- Молчал бы уж, дед, - сказала она.
- Вот елки-мочалки, слова сказать не дадут. Ты не слушай меня, Вася, а знай себе грейся. Последний час твой, можно сказать…
- И не стыдно вам, батя, насмехаться? - с укором сказала Аня.
- И не стыдно? - подхватила Шурка и, отобрав у отца вожжи, сильно тряхнула ими.
Сани дернулись, все сразу примолкли.
Навстречу понеслись ложбины, черные, как омуты, замелькали белые стога - не стога, а шлемы витязей, пролетели рогатые кустарники над речкой, что невидимо текла подо льдом. Как смерч, пронеслись грузовики, и за ними долго еще в воздухе завивалась шлейфом бурая пыль.
- Дед, что это? - спросила Шурка.
- Халтура, вот что, дочка! Подкормку на поля везут, а сеют по дороге, нечистая сила!.. Нет бы укрыть догадаться!
- Жди от них! Догадаются! - сказала Шурка и прихлопнула вожжами. - Н-но, нечистая сила!
Шурка цепко следила за дорогой, но это не мешало ей, выставив из-под платка ухо, подслушивать, о чем шепчутся Аня и Вася. Беда только - плохо слышно, потому что под полозьями будто гремел оркестр, и музыканты, задыхаясь, дудели в трубы и флейты, били в барабаны и бубны.
напевала Шурка, выдумывая слова, и жалела, сильно жалела Аню, которой, наверно, ой как тяжко расставаться с милым своим Васей.
Когда Шурка вырастет, она тоже уедет, и дед не станет ее ругать, как Аню, потому что он любит ее больше старшей дочери, а за что - непонятно. Шурка - маленькая, шустрая, как обезьянка, и драчливая, как мальчишка. Над Аней он всегда смеялся. А ведь она и умная, и красивая, и цену себе знает. И понимает в жизни курс, как сама говорит.
Шурка оглянулась на родителей. До того показались они старенькими, что сами по себе заморгали глаза и под носом появилась сырость. Особенно деда жалко - маленький такой, глазки слезятся, с бровей свисает иней, а усы как. сосульки. «С кем же они останутся?» -думала она. Дед хорохорится, а ведь седьмой десяток пошел. Мать на вид здоровая, крупная, а тоже - подоит корову и сидит, будто воз дров переколола. На огороде повозится - вовсе разогнуться не может. Ой, беда с ними, беда!
- Дед, что это горит там? - спросила Шурка.
Далеко в стороне, прямо на снегу, словно бы росли огненные кусты - они шевелились и переползали с места на место, а вокруг стояли машины и суетились люди.
- Нефть горит, - спокойно сказал Марафон. - Давеча, слыхал я, труба у них где-то лопнула, ну, а теперь, сказать, кто-то огоньку и уронил. Порядочки!..
Давно уже не видно ночного пожара, а Шурка все вертится, все оглядывается: все-то ей запомнить нужно, чтобы завтра ребятам рассказать. Никто, поди, из них не видел нефтепровод, а она одну только ночь не поспала - сколько всего навидалась!
Когда проезжали Тарасовку, мимо, опережая сани, проскочил по снегу черный зверь.
- Ах ты подлец ты эдакий! - ругнулся Марафон. - С цепи сорвался!
Шурка привстала на санях и вскрикнула от радости:
- Полкан! Полкаша!..
Полкан лег на снег и завилял хвостом.
- Сейчас мы с ним поздоровкаемся. - Марафон вытянул кнут из сена и спрятал его за спиной. - Будет знать, как покидать свой пост!
Но как только сани приблизились, Полкан умчался вперед.
- Чует, быть ему битым. А чего прибежал, спрашивается?
- Вы бы кнут свой спрятали и не стращали пса, - строго сказала Аня.
Марафон спрятал кнут, и тогда Полкан, все понимая, побежал навстречу, вскочил в сани и пошел лазить по шубам. Аня гладила его, пес мотал головой и лизал ей варежки. Марафон, однако, молча проследил за ним недобрыми глазами, внезапно сгреб его в охапку и вышвырнул из саней:
- Не мешай им, не твое это собачье дело…
- Чешет языком, что помелом! - сказала мать.
Шурка махнула на него рукой: мол, что с него взять!
- Что помелом! - подтвердила она, осуждая отца.
- Такой уж родитель дал, не сам покупал.
- Что родитель твой покойный, что ты - одна скверна у вас на языке. Дочь уезжает, а он балаболит. Придержал бы язык, на привязи!
- Молчу, привязал! - Отец придвинулся к Шурке. - Давай-ка мы с тобой, дочка, вместе лошадку поводим, чем баб слушать.
… Станция встретила их полным безлюдьем - одни лишь кони да еще собаки на возках. Люди, понаехавшие к раннему поезду, набились в темной станционной комнате. В уголочке сгрудились ремесленники. Девочки спали, укрывши лица короткими воротниками шинелей, мальчики играли в «жучка» - били в ладонь изо всех сил, с треском и хохотом. И только один из них, подсев к окошку, в темноте читал книжку.
Возле кассы молчаливо стояла очередь. Кое-кто нетерпеливо стучал в окошечко пальцем, но касса безмолвствовала, и кассир, верно, спал еще.
- Билет не потеряла? - забеспокоилась мать.
Аня развязала платок, взбила тяжелые волосы, упавшие на воротник тулупа, не торопясь расстегнула кофту и вытащила билет.
- Упрячь его, доченька, поглубже.
Аня усмехнулась и повела глазами на Васю. Вася смущенно отвернулся.
- Куда уж глубже! Билет скоро показывать.
- А дело было такое, - подхватил Марафон, доставая кисет. - Ехали две бабы с города, одна другой и отдала билет на сохранение, а сама вышла на станцию, в буфете купить кой-что. Платок-то, где у ей деньги, развязала, глядь- а билета нет. Забыла, значит, что отдала товарке. Ищет-поищет, а тут и поезд уехал - прощай, елки-мочалки! Что делать? Так и пошла пешком домой, цельный месяц шла до деревни.
Говорил он, словно бы ни к. кому не обращаясь, а вокруг между тем собирались люди. Даже ремесленники побросали игру и подались к взрослым.
- Сейчас пойдет трепотня, - сказала Аня и увела Васю к круглой, глянцевитой печке, возле которой спали девочки.
Многие Марафона знали, подходили и здоровались.
- Ты чего заливаешь?
- Закурить есть?
- Нет, ты послухай, что с нашей учителкой было, - продолжал Марафон, подавая кисет. - Шли они с подружкой до деревни и только, значит, Еланин овражек прошли, мимо лесочка идут, а тут выскакивает Митька-дурачок из Дербеневки, палку в руках держит. «Садись, говорит, подвезу!». «Да мы, Митенька, пешочком дойдем, недалечко нам тут». А он на них палкой. Ну, уселись они сзади на палку, погудел он и поехали! Провез их десять шагов. «Слезай, говорит, приехали! С тебя, говорит, рубль, ты в кабине сидела, а с тебя полтинник - в кузове тряслась…» Вот какая, значит, история, елки-мочалки.
- Ты что на Митьку брешешь? - удивился кто-то, видимо из дербеневских. - Он же почтарем работает…
- Мне что Митька, что Витька, только врать не мешай, - сказал Марафон, ничуть не смутившись. - Ты вот послушай такую байку…
Шурка бегала то к Ане с Васей, которые о чем-то шептались, то к отцу. Интересно, конечно, послушать, что это заливает там отец, но еще интереснее узнать, о чем говорят Аня с Васей в последний-то раз. Может, она уговаривает, чтобы он уехал вместе с ней? Или Вася просит ее остаться и никуда не уезжать? Вася-то не мог с ней уехать, - мать, двое братьев у него. Отца их прошлый год на высоковольтке убило, один Вася теперь кормилец у них. Ну и Аня ни за что не останется. Бывало, когда она работала на станции в буфете и жила в поселке на квартире, Шурка вместе с отцом приезжали к ней за продуктами. Оставит она Шурку заместо себя в буфете, а сама пойдет поезд встречать, ходит, на пассажиров смотрит - кто с курортов, кто на курорты. Видно, тогда-то и решилась повернуть свою жизнь. И о чем это они с Васей шепчутся?