- Значит, лучше вернуться? - спросил он упавшим голосом.
- Теперь уж зачем ворочаться… Лучше так пройдете. Справа целиком, потом ровочек будет, а там на большак выйдете. Может, машина какая попадется. А нет - большаком до Угреничей и дойдете.
Женщина пошла вперед и вскоре нырнула вниз, исчезнув за увалом. Теперь надеяться Глебу уже было не на что - он ринулся по «целику», проваливаясь в снег чуть не по пояс.
Что ни говори, нелегкая жизнь у газетчика! Ради какого-то жалкого очерка о ходе подготовки к весеннему севу в отстающем колхозе терпеть такие проклятия! А ведь описание путешествия могло бы хватить на целый рассказ. В довершение повалил снег - и какой! Вчерашняя метель, улегшаяся было к утру, снова опомнилась и стала кидаться охапками снега.
Сколько он плавал в снегу - час, два? .. Во всяком случае, добравшись до пригорка и усевшись на чемодан передохнуть, он уже не чаял переночевать сегодня под крышей. И вдруг услышал странные, чавкающие всхлипы. Он повернулся и тотчас уперся руками в бревна. Сарай!.. Он не поверил своим ушам: оттуда неслись успокоительные звуки- мерное дыхание, хруп и возня.
- Ну, банда, цыть!.. Пошла, подлая!.. - раздался густой мальчишеский басок.
Из сарая тянулось тонкое позвякивание молочных струй о ведро. Там доили корову. Юртайкин обогнул сарай, оббил с себя снег и пошел в семи низкой избы, но самые окна занесенной снегом.
- Здравствуйте, люди добрые! - объявил он с порога, открыв двери и никого не увидев.
На печке послышались возня, вниз свесилась заспанная женская голова с растрепанными полосами.
- Заходите, - сказала женщина.
- Что, не рады незваному гостю?
Женщина криво усмехнулась.
Юртайкин стал подробно объяснять, как заблудился. Женщина выслушала его без удивления и не сделала попытки сойти.
- Скоро хозяин придет, - сказала она и, помолчав, добавила: - Захворала я, извиняйте…
В избу с шумом ввалился мальчишка - рослый, с румянцем во всю щеку, с подойником в руке. Он поставил его на скамейку, оглядел пришельца сияющими глазами и спросил:
- Это кто, мам?
- Пойди отца позови. К нему, чай.
Мальчишка захлопнул двери, мать отвернулась к стене и больше не поворачивалась к гостю - то ли от безразличия, то ли от полного к нему доверия.
Глеб напился воды, закурил и повеселевшими глазами стал рассматривать комнату, в которой, помимо печи, были еще стол и полати, застланные одеялами и подушками. На стене висела картина, порванная в нескольких местах, изображавшая замок над озером и девушку, кормившую с берега лебедей. На столе трещала лампа-трехлинейка. Под скамейкой мокло что-то в корыте, издавая кислый запах.
- Тут, Сазон, до тебя человек пришел, - сказала хозяйка.
- Здравствуйте, - сказал Сазон и пожал Юртайкину руку, настороженно приглядываясь к нему. - Какое же дело до меня, извиняйте?
Однако Юртайкин не сразу ответил. Он достал пачку папирос и протянул хозяину.
- А у вас взамен махорочки не найдется? - спросил он.
Махорка нашлась. Юртайкин сладко затянулся и только тогда с оживлением повторил то, что рассказал уже хозяйке. Сазон крутил в пальцах папиросу, кивая головой, напряженно улыбался.
- Вы, может, сомневаетесь? - Юртайкин сделал движение, чтобы достать командировочное удостоверение, но Сазон махнул рукой - чего там!
- Не обидите, чай. Снимайте с себя обувку, а я вам валенцы дам. Чего бы нам, Марья, пообедать?
Хозяйка, кряхтя, сползла с печи, но сын опередил ее, сноровисто и быстро вынул из печи чугунок со щами.
- Седайте! - сказал Сазон. Он вышел в сени и вернулся с бутылкой мутновато-зеленой жидкости. - Хворая она, - кивнул он на жену. - Сами здесь и хозяйствуем. Не выпьешь с нами, мать? - спросил он, разливая по стаканам.
Хозяйка придвинулась к столу как-то боком, выпила, ничем не закусив, и присела поодаль, страдальчески закрыв глаза.
- Поясника у ней, - сказал Сазон. - Как скрутит, спасу нет.
Юртайкин открыл чемодан и достал реоперин, он брал его с собой в дорогу на случай приступов радикулита.
- Не попробуете ли этой вот штуки? Иногда помогает.
Хозяйка послушно проглотила таблетку, запила водой, лицо ее разгладилось, стало мягче и добрее.
- Я на печку, мам, ладно?- спросил Ваня.
- Лазь.
Ваня внял лампу, пристроил ее на краешке печки, поднял туда самодельный чемодан с инструментами и, сбросив валенки, залез сам. Лежа на боку, он стал возиться, перематывая проволоку. Как он там управлялся в тесноте, непонятно.
После выпитого почувствовав благодать во всем теле, Юртайкин снова, теперь уже с преувеличением и смешными подробностями, рассказал, как плутал в буране. Ваня скрипел напильником, зачищая пластинку, а сам прислушивался к взрослым и часто всхохатывал - громко и неожиданно, будто от каких-то своих мыслей, а на самом деле от того, что рассказывал Юртайкин. Он прямо-таки изнемогал от смеха, который напал на него, как икота, и хозяйка, глядя на сына, смешливо махала рукой.