- Из головы, - подтвердил Сазон, как бы подчеркивая: а ведь как получается!
- Краски не хватило, - смущенно добавил Ваня. - Это у меня здесь трава, а здесь вот поляна, а там ручей. Зеленая краска кончилась.
«Ясно: ему просто не хватило краски, чтобы все получилось похоже», - подумал Юртайкин. Плохо все, неумело, прямо сказать - никуда. Но как все это скажешь Сазону и Марье, немолодым этим людям, с такой верой глядящим ему в рот? Как возьмешь грех на душу после того, как открыли они ему самое заветное? Время шло, и молчать уже было неловко.
- А что, неплохо ведь, - сказал он наконец и сразу почувствовал себя уверенней. - Ай да Ваня, ай да молодец! И до деревни дошли, значит, новые веяния. Какой великолепный примитив! Ну, правда, - торжествующе огляделся он на хозяев, - зачем все эти никому не нужные подробности? Дерево это суть дерево, и ничего больше. Не береза, там или осина, а именно дерево. И ведь какое здесь обобщение!.. Плюнь, Ваня, в глаза тому, кто скажет, что это неумелая мазня…
Он сыпал непонятными словами, все больше увлекаясь, и только внутренне поеживался: «Ну, дьявол, куда меня понесло! Самогонка, что ли, такая?» Сазон согласно кивал головой, жена растерянно смотрела на него, а Ваня, тот и и вовсе места не находил от удивления. Смотрел разинув рот, пылая до кончиков ушей.
- Нет, ты это брось, Ванюша. Не трогай, ничего не добавляй. Именно так, как родилось, как вышло из-под кисти! Сам не понимаешь своей силы. Подрастешь - поймешь!
Сазон даже онемел от этого потока хвалебных слов, обрушившихся на сына.
- А ну-ка, Ваня, - стукнул он кулаком о коленку,- тащи тогда своих богатырей!
Голос его перехватило от ликования. Жена с укоризной посмотрела на него, махнула рукой и отвернулась к стене. Ваня покорно втащил огромное полотно и приставил его к первой картине. Под слоем краски виднелись карандашом помеченные квадраты. С картины по-разбойничьи смотрели богатыри. Лица их были кирпичного, свекольного и землисто-глинистого цвета. Сапожки у Алеши - красная смородина, щит у Добрыни - клюквенный сок. Белый конь под Добрыней похож на игрушечного: с качалкой, грива пеньковая, а хвост - соломенный сноп. Маленькие елочки в ногах у коней смахивали на столетник, стоявший на подоконнике.
- Грунтуешь? - спросил Юртайкин.
- А как же! Мелом и столярным клеем. Как подсохнет, так и рисую.
- Мать думала для перины пошить, а вот отдала, - сказал Сазон.
- Н-да! - удивился Юртайкин, чувствуя, что теперь ему уже не остановиться. - Ведь у другого все есть: и холст, и краски, а мелочишки вот не хватает - призвания!
- А я… я еще с репродукций люблю, - вставил Ваня.- Учитель рисования дал поручение написать «Опять двойка».
- В школе повесят! - добавил Сазон. - Там одна его висит уже.. .
Однако, когда картины были убраны, все облегченно вздохнули. В избе стало просторнее и легче. Посидели, выпили еще немного, стали говорить о другом. Ваня, позабыв о своих картинах, сбросил с себя скованность и оказался даже разговорчивым. Жестикулируя, рассказал о белке, которую поймал в лесу, о том, как она покусала ему руки, пока он сажал ее в ящик. Белку он подарил в школу, она
и сейчас там живет, малыши ухаживают. И чувствовалось, что о белке рассказывать ему по-настоящему интересно, что любит он всякую живность и понимает в ней толк. Но всего интереснее - транзистор своими руками собрать! Вот где бы только диоды достать, а то без них диапазон маловат.
Юртайкин с нежностью посматривал на Ваню, нет-нет да и подмигивал ему, и тот уже по-свойски подмигивал в ответ.
Засиделись допоздна. Ваня убрал со стола, подмел пол, расстелил кровать для Юртайкина в чистой половине избы, а сам убежал в клуб в соседнюю деревню.
Лежа в пуховой постели, Юртайкин прислушивался к жучкам, со скрипом точившим деревянные балки перекрытия. Жучки работали методично и неутомимо, словно бы напильниками обтачивали детали, и Глебу казалось, что в эту ночь он уже не заснет. Он не терзал себя - не спится, и ладно. Он думал о Ване, о пытливой голове его и неспокойных руках. Куда же, к какому делу пристанет он в конце концов? Что возобладает и станет главным? Кто знает, может, и вышел бы из него художник, если бы в деревню пришло настоящее искусство, если бы в школе были по-настоящему образованные учителя… Если бы, если бы! Юртайкин исподволь перешел на себя, вспомнил о своей давней и неосуществившейся мечте - стать писателем, глядел в потолок открытыми глазами, стряхивая пепел в опустевшую папиросную пачку, и думал о книжках, которые мог бы написать, потому что немало видел в свои тридцать пять, и мог бы, наверно, рассказать людям что-то важное и нужное. До сих пор хранились дома у него наброски рассказов, начатый роман, так и не законченный - то ли по недостатку веры в себя, то ли оттого, что все не находил времени, поглощенный поездками, газетной суетой. В конце концов, из него получился неплохой газетчик. Что ж, и это не так уж мало, если подумать…