– А почему вы, Антон Иванович, к немцам служить не пошли? – спросил казак, – Как атаман Краснов? Вы же, вроде как, были против большевиков?
– Я, милейший, и сейчас против большевиков, но я не против России. Я сын крепостного крестьянина и древней родословной похвастаться не могу, но честь офицерскую имею. Ни мой отец, ни я никакой чужой армии не служили. Извините, если обидел.
– Да чего уж там, – махнул рукой казак.
– В Гражданскую войну и мы, и красные воевали за Россию. Будущее её видели по-разному, но воевали за Россию. А Краснов ещё тогда в восемнадцатом году под Ростовом к немцам приглядывался, симпатизировал он им.
– Так вы сами же, Антон Иванович, у них через него боеприпасы покупали, – сказал казак.
– А что было делать? – Антон Иванович развёл руками. – Армию снабжать надо было. Немцы царские склады наши разграбили и нам же с них и продавали. Враг врага – друг, как известно, только если раньше он был врагом, то он всё равно врагом остаётся. И это рано или поздно проявиться. А с врагами России дружить нельзя, и служить им нельзя ни при каких обстоятельствах.
– Что же нам делать? – спросил бывший офицер.
– Не знаю, – сказал Антон Иванович. – Если вас раньше только считали предателями, то теперь вы ими стали. Что за жизнь в России стала? Вы врёте власти, власть врёт вам. Поэтому белое движение и войну проиграла. Наврали народу с три короба: землю – крестьянам, фабрики – рабочим. Казак, землю-то вам большевики дали?
– Я казак, у меня земля была. А иногородних, тех обманули, это да. Отобрали у нас, казаков, землю, не всю, часть оставили, остальное иногородним отдали. А зачем она им? У них инвентаря нет, быков нет. Потом в колхоз загнали. Быков моих… Эх! Сгорели мы аккурат в тридцатом году, одни быки и остались. Да орден у меня «Красного знамени» за Польшу. Поэтому мне, может быть, чуток полегче было, я в одночасье бедняком стал.
– Человек о других по себе судит, – продолжил Антон Иванович. – Если сам лгун, то, думает, и другие такие же. Могут и не поверить вашим рассказам о кошмарах в плену, поэтому я собираю рассказы очевидцев о концлагерях и о русских там.
– Русские рассказывают? – спросил бывший офицер.
– Да нет, в основном французы. Да это и к лучшему, французам больше поверят. А вам, наверное, лучше сдаться союзникам, когда они здесь появятся.
– А появятся? – спросил казак.
– Появятся. Только на них надежда-то, – вздохнул Антон Иванович. – В июне восемнадцатого года посылал я в Москву одного своего генерала просить помощи у союзников. Не дали. Им было главное, что бы кто-то на Восточном фронте с немцами воевал. Воевали большевики, вот нам денег и не дали, что бы мы не мешали им воевать. Помогать стали только в девятнадцатом году, когда уже поздно было. Они могут вас выдать большевикам. И как вы оправдаетесь, что служили у немцев?
– Подумаешь – служили? – сказал бывший офицер. – Мы же никого не убивали.
– Ну и что, что не убивали. Служите же. Вместо вас могли здесь немцы быть, а теперь они на фронте русских убивают. Здесь недалеко есть лагерь для военнопленных, там и русские есть. Они же немецкую форму не надели.
– Что ж делать, – сказал бывший офицер, – мы одни русские, вы, Антон Иванович, другие, а там третьи.
– А русские должны быть везде одни, – сказал Антон Иванович.
– Русские, может быть, и должны быть одни, – сказал бывший офицер. – А вы знаете, что с евреями немцы делают? В печах сжигают, а пепел их в полях раскидывают, как удобрения.
– Живых сжигают? – спросила Ксения Васильевна.
– И живых тоже. Подцепят человека на крюк за нижнею челюсть ещё живого и отправляют в печь.
– Ужас, – закрыла лицо руками Ксения Васильевна, – как же он, бедненький, мучается.
– Как рыба на кукане бьётся, – подтвердил казак слова бывшего офицера.
– Вот он – национал-социализм в действии, – сказал Антон Иванович. – У Гитлера программа более реалистична, чем у коммунистов. Как они собираются сделать всех людей на земле счастливыми – не понятно. Это утопия, это не возможно.
– А у Гитлера, почему программа более реалистична? – спросил бывший офицер.
– Ну, как же? Каждый захочет быть хозяином над кем-то, если это умело ему преподнести. Немцы – великая нация. Остальные нации должны им служить: славяне в качестве рабов, а евреи в качестве удобрения. За это можно идти и убивать. А вот умирать можно только за Родину. Испокон века русский человек был смышлен, талантлив и нутром любил свою родину. Испокон века русский солдат был безмерно вынослив и самоотверженно храбр. Эти свойства человеческие и воинские не смогли заглушить в нем 26 советских лет подавления мысли и совести, колхозного рабства, стахановского изнурения и подмены национального самосознания интернациональной догмой. И, когда стало очевидным для всех, что идет нашествие и завоевание, а не освобождение, что предвидится только замена одного ярма другим – народ, отложив расчеты с коммунизмом до более подходящего времени, поднялся за русскую землю так, как поднимались его предки во времена нашествий шведского, польского и наполеоновского… Конечно, вывеска мерзкая – СССР, но за вывеской-то наша родина, наша Россия, наша огромная, несуразная, непонятная, но родная и прекрасная Россия. Немецкая пропаганда вещала, что, мол, русские трупами закидывают германские войска, потому и выигрывают. Не верю!
– Брехня, конечно, – согласился казак, – хотя иногда, кажется, что так оно и есть, особенно в начале войны.
– Немцы не знают, особенности жизни в СССР. Статью о врагах народа никто не отменял, – сказал мрачно бывший офицер. – Если не сумеешь внятно объяснить, откуда у тебя такие большие потери могут навесить на тебя ярлык «немецкий шпион» и расстреляют со спокойной совестью.
– Почему СССР мерзкая, папаша? Я не согласен, – сказал молодой. – Не так уж плохо мы и живём.
– Ты другой жизни не знал, – возразил казак.
– Может и так. Только смотри, сколько заводов мы построили! А Днепрогэс? Разве одним кулаком фашиста завалишь? Оружие надо. Откуда бы мы его взяли, если бы не индустриализация? И в сорок первым мы немцам хорошо надавали. Провалился их блицкриг-то.
– Это верно, – согласился Антон Иванович.
– Что же нам, всё-таки, делать? – спросил казак. – И домой ведь хочется. А вдруг действительно не поверят? Расстреляют ведь и очень даже просто.
– Не расстреляют, – убеждённо сказал молодой. – Народу сколько выбили и переморили, вся страна в развалинах лежит, строить-то нужно будет? Все пригодимся. И вы, папаша, с нами отсюда в Россию, а? У нас руки, вон какие, а у вас – голова. Всякий свое принесет.
Антон Иванович улыбнулся:
– Да я бы с радостью, да, боюсь, не пустят.
– Да пустят.
Он оглядел апартаменты Деникина и сказал:
– Бедно живёте, папаша.
– Да где ж его, богатство, взять? – улыбался Антон Иванович.
– Ну, вы же генерал, воевали.
– Так мы воевали, а не грабили. А вам надо в партизаны уходить и немцев бить. Так вы свою вину искупите и перестанете быть предателями.
– Так-то оно так…
– А почему у вас на форме Андреевский флаг? Это флаг Военно-Морского флота Российской империи, что он делает в пехоте?
– Так он же Андрей Андреевич, – ответил казак.
– Кто?
– Командир наш, генерал Власов.
– Ага. Понятно, – сказал Деникин.
Они долго пили чай с белым хлебом, разговаривали о жизни в СССР, о выживании в немецком концлагере.
Когда простились с гостями и остались одни Ксения Васильевна сказала:
– При таких условиях, когда немецкое командование предложило этим людям, обратившимся в живые скелеты, нормальный военный паек своих солдат, чистое жилье и человеческое отношение, многие согласились одеть немецкий мундир, тем более что им было объявлено, что из них будут формировать части для тыловой службы и работы. Понять их можно.
– Понять их можно, Чижик, – согласился Антон Иванович. – Но вот простить… Нельзя врагу России служить. Нельзя ни при каких обстоятельствах.
15 июля 2020 г.
Фотография на обложку взята из открытых источников.