— Ерунда, — как можно равнодушнее отозвался Вадим. — Я никогда не был коммунистом, не состоял в профсоюзах, не сочувствовал левым. Иначе мы не сидели бы здесь за одним столом, вернее за одной тумбочкой, и не пили бы шнапс.
— То так, — вздохнул прихмелевший Дымша. — Я слышал, Ругге специально проверял Тараканова по оставшейся от дефензивы картотеке на политических. Представьте себе, этот россиянин безошибочно указал среда прочих предъявленных ему фотографий на тех, кого разыскивали до войны в Восточных кресах. Его было хотели использовать люди из СС, но наш шеф воспротивился. А где гарантии, что Тараканов не связан с немецкой политической полицией? Мутный человек. Вон как впился в ваш плащ!
— Дался вам мой плащ, — раздраженно отмахнулся Выхин. — Мало ли что взбредет в пьяную голову!
— Нам наверняка придется работать вместе в группе, обслуживающей лично Ругге и полковника Марчевского. Там и Тараканов.
— Кто это, Марчевский?
— Узнаете, — устало полуприкрыл глаза пан Алоиз. — Узнаете и Шмидта, и других. Сами все и всех узнаете. Любопытства и болтовни шеф не поощряет. А за Тараканова скажу вам, что слышал от него «Петуха»! Вот так-то!
— Какого петуха? — не понял Выхин.
— Не знаете? — приоткрыл левый глаз развалившийся на стуле Дымша. — «Петуха баба схватила, в сапоге его хранила», — глуховатым баском пропел он начало куплета. — Не слыхали? Так вот, скажу я вам, милостивый пан Выхин, что это польская тюремная песня. Тю-рем-на-я! Понятно?
— Думаете, Тараканов уголовник?
— Ничего я не думаю, шановный пан Выхин. Просто немного анализирую и делюсь с вами в виду душевной приязни некоторыми результатами своего анализа.
— Спасибо, пан Дымша. Не знаю, смогу ли я ответить вам тем же, но позвольте спросить: откуда же вам известен тюремный фольклор? Надеюсь, вы в тюрьме не сидели?
— Я? — удивленный таким поворотом разговора Дымша открыл глаза и, враз подобравшись, подался к Выхину всем телом. — Meня достаточно помотало по свету. Однако ж я не россиянин, как Тараканов, а поляк! Я пою другое: «За богатствами в Подолии полк шестой выходит в поле, пики, сабли жми в ладони, большевиков мы гоним, гоним!» — заревел он старую уланскую песню пилсудчиков.
— Тише вы! — остановил его Вадим. — Идите, пожалуй, спать. Шнапса больше нет.
— И пойду! — Дымша встал, пошатываясь, сделал несколько шагов к двери и обернулся. — А вы слыхали, милостивый пан Выхин, что тот человек, который сбежал сегодня на вокзальной площади от патруля и спрятался в развалинах, был обнаружен немцами? Его хотели взять, но он подорвал себя и еще несколько человек гранатой… Об этом Тараканов вам почему-то не сказал. У него немае гонору и отваги, или, как говорите вы, россияне, нет чести и смелости, все норовит из-под полы или из-за угла. Поэтому мой вам совет: стирайте плащ, Выхин! А я пошел спать.
Хлопнула дверь, Дымша вышел. Простучали каблуки его сапог по каменным плиткам пола коридора. Вадим остался один.
Тщательно прибрав остатки попойки, он подошел к окну, приоткрыл раму и закурил, пуская дым в щель, из которой тянуло ночной прохладой.
Ну, вот и сocтоялись новые знакомства, произошел весьма любопытный разговор. Сколько событий за один день! И сколько вопросов!
Действительно ли раненый, которому он так неосмотрительно помог в развалинах, взорвал гранатой себя и пытавшихся его захватить немцев? Или это хитрая приманка? Почему Дымша сказал ему об этому и как Тараканов умудрился разглядеть пятна на плаще? Что думать о высказываниях поляка относительно привычек и странностей Тараканова и вообще стирать еще раз плащ или не надо? Кстати, совершенно непонятно, почему его гости пришли вместе, а ушли порознь? И не следует ли теперь ждать откровений Тараканова о Дымше?
Задумавшись, он не заметил, как сигарета догорела и окурок больно ожег пальцы. Выбросив его, Выхин прикрыл окно, снял ботинки и завалился на кровать: какое блаженство лежать, раскинув руки и ноги, лежать на мягкой постели, а не дремать, сидя на жесткой деревянной скамье качающегося вагона — душного, медленно ползущего по рельсам ящика с окнами, туго набитого людьми! Нет, пожалуй, не стоит торопиться, а лучше со всеми вопросами подождать до завтра — новый день, новая пища.
Раздеться сил уже не хватило, и Выхин уснул прямо в одежде… Снились ему лесистые горы в легкой синей дымке, звенящие ручьи и никогда дотоле не виденный им полковник Марчевский, сидевший на белой лошади, которую вел под уздцы весело насвистывавший уланские песни Алоиз Дымша…