Если бы не было хотя бы одной войны из-за принципов, религия солнца, первоначально враждебная религии луны, никогда не рискнула бы соединиться с ней так, чтобы все запуталось и перемешалось. Непохоже, что История объяснит нам, каким чудом народ, произошедший от финикийцев, ревностных почитателей женщины, смог воздвигнуть на своих землях храм, превосходящий по высоте все остальные, и посвятить его культу солнца, т. е. мужскому началу.
Как бы то ни было, Гелиогабал, правитель-педераст, который хотел стать женщиной, является жрецом Мужского начала. Он реализует в себе тождество противоположностей, но реализует его не безболезненно, и его религиозная педерастия имеет только один источник — упорную и абстрактную борьбу между Мужским и Женским началами.
Во всех странах, где стараются войти в непосредственное общение с отдельными силами Бога, существуют храмы солнца и враждебные им храмы луны, а также смешанные храмы луны и солнца, но никогда, ни в один момент Истории, на маленьком пространстве земли, которое эти битвы буквально перевернули, не находят такого скопления храмов, как в Сирии, где мужское и женское одновременно пожирает друг друга, смешивается и разделяет свои качества. Жизнь Гелиогабала, как мне кажется, является типичным примером подобного распада принципов; именно этот образ, поднятый на древке, вознесенный к самой высокой точке религиозной мании, искажения и пылающего безумия, образ всех человеческих противоречий в принципе, я и хотел показать в нем, и это будет видно из следующей главы.
III
АНАРХИЯ
В 217 году в Эмесе Гелиогабалу еще не было четырнадцати лет, но он уже приобрел ту совершенную красоту, которую нам демонстрируют все статуи. У него округлые женские формы, гладкое, словно восковое, лицо, золотой огонь в глазах. Чувствуется, что он никогда не будет очень высоким, но сложен превосходно: египетские — широкие, но покатые — плечи, узкие бедра и зад, в котором нет ничего выдающегося. У него вьющиеся светлые волосы с рыжеватым оттенком; на его слишком белом теле выделяются голубые вены, которые кое-где, в складках и тени, отливают странной синевой.
Если смотреть в профиль — его губы слегка выдаются, как срезанное горлышко бутылки. Он еще не такой, каким мы видим его в Лувре, — с легким пушком на подбородке, который завивается, подобно волоскам на лобке блондина; но главное — этот гнусный рот, эти ненасытные губы сосуна.
Он находится в апогее расцвета красоты эфеба, который собирается воспользоваться своей красотой.
Но этой перехлестывающей через край женственности, этому отпечатку венероподобия, который просвечивает даже под яркими огнями его солнечной тиары, которую он надевает каждое утро, — всем этим он обязан своей матери, шлюхе, проститутке, курице, которая никогда ничего не умела, но всегда была готова к грубому насилию Мужчины. И когда речь идет о Юлии Соэмии и я говорю о грубом насилии Мужчины, я подразумеваю, что пора спаривания Юлии Соэмии не ограничивалась простым сближением эпидермиса[83], но что именно в русле ритуального представления и, исходя из принципов своей религии, она отдавалась не самцам, которые желали ее, а тем, которых выбирала сама.
«Она жила как куртизанка, — говорит Лампридий[84], — и была не в состоянии сопротивляться своему капризу. И все, до самых последних рабов, краснели от ее распущенности».
Она идентифицируется с Венерой, водной луной[85], влажной женственностью, которая не нисходит во тьму. Впрочем, я не утверждаю, что эта ритуальная идентификация помешала бы ей пару раз отдаться вопреки религиозным принципам.
С точки зрения сексуальности Юлия Соэмия всегда была тем, что называют «лакомый кусочек». Что касается внешности, то из всех четырех Юлий она — самая совершенная. Она отвечает тому канону женской красоты, слегка полноватому, который придумал Альбрехт Дюрер. Иначе говоря, в ее внешнем облике было нечто алхимическое, за тысячу лет до того, как возникла сама алхимия.
Круглая и плотная, как мы можем судить по статуям и медальонам, с кожей янтарного цвета, да еще и припудренной золотом, всегда с сероватым налетом, создающим тень на ее коже.
Ее знак отличия — фиалка «Ионех», цветок любви и пола, потому что она опадает, как гениталии. А на ее плече — голубка «Ионах»[86].
Как Домна, она отдается тем, кто ей служит, и способна интуитивно предугадывать, кто может оказаться ей полезным в будущем.
83
84
Для цитат из Лампридия Антонен Арто использовал очень точный перевод Лааса Д'Агана, вышедший в издательстве Панкука в 1847 г. (Прим. франц. издания)
85
86
Именно из-за названия Иони (Yoni), аналогичное названию Ионех (Ioneh), что означает - голубка, эта птичка и была посвящена Богине Любви - Милиде (Milydha), Афродите, Венере и т.д.. И далее: «Иони принимает также форму цветка, фиалки, - вот почему этот цветок, посвященный Юноне, так дорог ионийцам (Примечания на стр. 273 и 274, т.1). (Прим. франц. Издания) Милида - Милитта (Militta), ассирийское наименование греческой богини любви. Отождествлялась с Афродитой и Венерой. Упоминается Геродотом в «Истории» (I, 199).