«Преторианцы Макрина, — рассказывает один из историков того времени[92], — специально отобранные люди, ставшие более подвижными и быстрыми, потому что их освободили от всего тяжелого вооружения, сражались с такой храбростью, что пробили вражеские ряды и начали приводить их в беспорядок, наводить панику. В этот опасный момент амбиция и отвага сделали из Юлии Мэсы и Юлии Соэмии настоящих героинь. Юный Гелиогабал также, единственный раз в своей жизни, демонстрирует признаки силы и стойкости. Вскочив на боевого коня, с обнаженным мечом в руке, он воодушевляет своих сторонников, призывает их вернуться на поле брани по его примеру. Его призывы оказывают свое действие. Стыд пробуждает в побежденных смелость и отвагу.
Они останавливаются. Они смыкают ряды. Они тверды и намерены выполнить свой долг и отвоевать позиции, которые потеряли. Эта черта поразила историков, и они с удовольствием без конца ее повторяют. Понятно, почему она их так поразила: это качество настоящего воина, и Гелиогабал, который впоследствии никогда не колебался, если следовало пролить кровь, здесь проливает кровь воинов, и проливает ее на войне — кровь, превращающую бойцов и воинов в прекрасные трупы.
Итак, я принимаю во внимание, что героизм (причем героизм во всех его проявлениях) — это то, чего в наименьшей степени не доставало юному Гелиогабалу, который взошел на трон в четырнадцать лет, и в восемнадцать лет упал с него окровавленный.
Без сомнения, именно из героизма Гелиогабал совершает акт исключительной жестокости, который все расценили как безбожный и отвратительный, потому что он был немотивированным и безосновательным — убивает Ганниса, своего любимого воспитателя, который препятствовал его бесчинствам.
Историки настаивают, что когда Гелиогабал приговорил Ганниса к смерти, никто не захотел совершить это нечестивое и бессмысленное злодеяние; и что после многих колебаний, душевных мук и раздумий, он, наконец, решился убить его сам.
Итак, Ганнис, его горячо любимый воспитатель. Воспитатель и первый наставник Гелиогабала в ритуалах его отца-солнца, для которого он и научил его проливать кровь.
Что Гелиогабал был посвященным в том смысле, как мы это понимаем сегодня, — маловероятно; и, кажется, его поведение доказывает, что он никогда не был посвящен в какой-либо высокий жреческий ранг. Его посвящение ограничивалось выполнением определенных действий, ритуалов, внешними знаками, иероглифическими пассами, которые выводят на тайный путь. И понятна настойчивость, с которой Гелиогабал заставлял посвящать себя во всевозможные действия и ритуалы, слишком удаленные Друг от друга, а иногда и прямо противоположные.
«Он велел также посвятить себя, — пишет Лампридий, — в мистерии Матери богов[93]; и провозгласил себя Тавроболом для того, чтобы унести статую богини и захватить все, что служило ее культу и что держали неприкосновенным, скрытым от невежд. Его видели в храме, среди фанатичных евнухов, мечущимся повсюду в экстазе, перевязывающим свой детородный орган, дабы походить на галла; затем, после того, как статуя была снята, он перенес ее в алтарь своего бога.
Он изображал Венеру, оплакивающую Адониса, со всеми причитаниями, стонами и содроганиями, которые в Сирии относятся к культу Саламбо[94]; так он сам давал предзнаменование своего будущего конца. Он во всеуслышанье заявлял, что все ихние боги — не более чем советники его бога, давая одним — должности офицеров в его покоях, другим — слуг, а прочим — различные должности около своей персоны. Он потребовал унести из храма Дианы в Лаодикее[95] золотые камни, называющиеся Божественными, которые положил туда Орест[96], и даже саму богиню, которую он поместил в свой алтарь».
Итак, его использовали в качестве марионетки, пустой марионетки-царя, манипулировали им, как членом, а ежедневные смотры в храме составляли часть этих манипуляций, — когда все трудились для него, все — то есть его бабка Юлия Мэса, его мать Юлия Соэмия и два ее евнуха — проницательный Ганнис и гротескный Евтихий; а рядом с Юлией Соэмией всегда была ее сестра, Юлия Маммея, которая делала вид, что помогает Гелиогабалу, а на самом деле старалась для своего сына, маленького Александра Севера (желая посадить вместо Гелиогабала юного императора с девственным членом и кудрявой головой барана), — итак, пока все трудились для него, Гелиогабал тоже трудился для себя самого, но таким образом, что сильно удивил бы историков своего времени, если бы те рискнули взглянуть на него поближе. Каждый день его приводили в храм и, надев на него солнечную тиару с рогом овна, заставляли передвигаться в соответствии с ритуалом, словно немую статую. Однако Гелиогабал с помощью Ганниса узнал тайны этой интриги и решил воспользоваться ею.
92
93
94
95
96