ОДНОГО, который разделяется, оставаясь ОДНИМ. Мужчины, который становится женщиной и навсегда, пожизненно, остается мужчиной.
Солнечного Царя, мужчины, который плохо воспринимает свое человеческое я. Он плюет на человека, и, в конце концов, его бросают в сточную канаву
Потому что человек — не царь, и для него, царя, солнечного царя, воплотившегося бога, жизнь в этом мире — это падение и странное отстранение.
Гелиогабал впитывает своего бога; он поглощает своего бога, как христианин — своего; и в своем организме он отделяется от основ; он выставляет напоказ эту битву мировоззрений в двойных впадинах своей плоти.
И вот чего не понял Лампридий, историк того времени[116].
«Он женился на женщине, скромной Корнелии Павле, и вступил с ней в супружеские отношения, — утверждает он». Историк удивляется, что Гелиогабал мог спать с женщиной, смог нормально проникнуть в женщину — то, что было бы странной непоследовательностью для педераста от рождения и определенным предательством по отношению к педерастии, в случае Гелиогабала доказывает честность этого убежденного педераста.
Но в этом зыбком образе проявлен не только Гермафродит; гораздо важнее, что эта впечатляющая и двойственная природа происходит от воплотившейся Венеры, — и в ее удивительной сексуальной непоследовательности отражена строжайшая логика духа — и это идея АНАРХИИ.
Гелиогабал — прирожденный анархист, для которого слишком тяжела корона, и все его действия в период правления — это действия прирожденного анархиста, врага общественного порядка. Но свою анархию он реализует, прежде всего, в себе самом и направляет против себя, и можно сказать, что он подает пример своей анархией, которую привнес в управление Римом, и заплатил за это должную цену.
Когда галл отрубает себе член, и на него набрасывают женское платье — я вижу в этом ритуале желание покончить с противоречием, объединить одним ударом мужчину и женщину, сочетать их, слить в одно, в мужское начало, с помощью мужского. Поскольку мужское начало является Инициатором.
Если верить высказываниям историков, Гелиогабал едва не велел отрезать член и себе.
Если дело действительно обстояло так, это было бы большой ошибкой с его стороны; а я думаю, что историки той эпохи ничего не понимали в поэзии и еще меньше — в метафизике, они приняли ложь за правду, а подражание действию во время ритуала — за осуществленное действие.
Пусть сбитые с толку мужчины — жрецы, какие-то галлы — делают то, что их приканчивает; конечно, в этом поступке есть нечто, что усиливает значение ритуала, но Элагабал, Солнце на земле, не может потерять солнечный знак, он должен действовать только абстрактно.
В солнце есть война — Марс, солнце — это бог воина; и ритуал галла — это ритуал войны: мужчина и женщина, слившиеся в крови, ценой крови.
В абстрактной войне Гелиогабала, в битве мировоззрений, в сражении виртуальностей, как и во всякой другой, льется человеческая кровь, кровь не абстрактная, не ирреальная, не воображаемая, а кровь настоящая, способная течь; и если Гелиогабал не пролил ее, защищая свою землю, именно кровью заплатил он за поэзию и свои идеи.
Вся жизнь Гелиогабала — это анархия в действии, так как Элагабал — единый бог, который объединяет мужчину и женщину, враждебные полюса, ЕДИНИЦУ и ДВОЙКУ, — это конец противоречий, исключение войны и анархии, но с помощью войны и анархии на земле, где царят противоречия и беспорядок. А анархия, на уровне, на который возносит ее Гелиогабал — это реализованная поэзия.
В любой поэзии присутствует главное противоречие. Поэзия — это раздробленная, распыленная множественность, извергающая пламя. А поэзия, которая восстанавливает порядок, — воскрешает, оживляет, прежде всего, беспорядок, беспорядок с разными аспектами воспламенения; она сама сталкивает разные аспекты, приводя их к единой точке: огонь, жест, кровь, крик.
Вернуть поэзию и порядок в мир, само существование которого является вызовом порядку, — это вернуть войну и непрерывность войны, привнести в мир жестокость[117], породить безымянную анархию, анархию всего сущего и взглядов, которые пробуждаются перед тем, как снова погибнуть и слиться воедино. Но тот, кто будит эту опасную анархию, всегда становится ее первой жертвой. И Гелиогабал — прилежный анархист, который начал с того, что поглотил сам себя, и закончил тем, что захлебнулся в своих экскрементах.
Историки предлагают нам жизнеописание, где отсутствует хронология, описывают жестокости, не указывая дат, и говорят, что Гелиогабал — чудовище; я же нахожу натуру удивительно пластичную, которая ощущает анархию фактов и восстает против них.
116
Детальное описание различных женитьб Гелиогабала принадлежит скорее Диону Кассию. (Прим. франц. издания)
117