Миссис Джорхем единственная из всего экипажа неотлучно пребывала внизу. Она сидела в каюте и с возмущением, которое ни одна другая женщина не смогла бы долго скрывать, созерцала большую терракотовую статую Девы Марии на патнамском комоде, там, где прежде красовался медный кофейник. Казалось, статуя нарочно потеснила главную гордость миссис Джорхем. Капитанской жене мерещилось, что Дева подбирает складки просторного одеяния с видом спокойной отчужденности, в которой сквозит оскорбительное пренебрежение.
Каково же было ей узнать, что в глубоких складках у правого плеча статуи прячется младенец! Кроме сектантской неприязни к "идолам", у нее были личные причины невзлюбить женщину с ребенком, которая уютно расположилась на комоде в ее собственной каюте. К тому же, чем дольше миссис Джорхем в своих одиноких раздумьях глядела на статую - а куда еще ей было глядеть! - тем более та приобретала черты живой личности. Временами миссис Джорхем ловила себя на том, что делает ей язвительные замечания.
То, что муж навязал ей это напоминание, казалось сознательной жестокостью и даже укором. Конечно, утешала себя миссис Джорхем, он бы не сделал этого, если бы не пил. Однако в том непрошибаемом состоянии, в котором капитан сейчас находился и которое упорно усугублял с каждым днем, упрекать его было бессмысленно. В ответ он бы только смешал лишнюю порцию "собачьего носа". Мало того, первопричина капитанского пьянства была ей близка и до определенной степени понятна. Она на библейский лад корила во всем себя.
Пока капитан оставался на палубе, но задержка в Генуе заметно ускорила его питейный календарь, так что миссис Джорхем предчувствовала - скоро он затворится в каюте окончательно, и отнюдь не в радостном состоянии духа. Посему она молчала, вязала и время от времени смахивала слезу. Если бы новый помощник подольше бывал в каюте, ей было бы чуть повеселее и даже поспокойнее.
Однако Антони все дни проводил на палубе. Он торопился как можно скорее овладеть морским искусством. Он сознавал, что роль его на судне довольно жалкая. И для капитана, и для команды он был "помощник-белоручка". И капитан, и матросы поначалу не обращали на него особого внимания. Как сказал капитан Джорхем, помощником Антони был исключительно на бумаге. Он бы смирился с этим, если бы как-то во время собачьей вахты в Генуе Коллинз, старшина-рулевой, облокотившись рядом с ним о фальшборт и глядя, как гаснут один за другим городские огни, не поделился своими тревогами.
- Попомните мои слова, мистер Адверс, мы еще в область пассатов не войдем, а придется вам брать дело в свои руки, - говорил Коллинз. - Знаю я шкипера, он таким манером долго не протянет. По бумагам вы помощник, вот мы и посмотрим, что за помощник из вас получится. Я буду стараться, как могу, но и вы поимейте в виду.
Антони "поимел в виду". Заблудиться в Атлантике с кораблем и командой - затеряться без вести! Ему стали сниться кошмары. Оставалось только молить Бога, чтобы капитан Джорхем продержался. Но даже желать это вскоре стало смешным. Чудом было уже то, что капитан выходит на палубу.
- Он рассчитывает провести нас через пролив, - говорил Коллинз. - А там...
"А там!" - думал Антони. Он радовался, что отроческие годы его прошли в ливорнском доке, среди кораблей. Понятия и жаргон были ему знакомы. Он начал запоминать команды. Но главное, он старался освежить в памяти навигацию. Он даже жалел, что не вникал в теорию сумасшедшего мистера Уильямса насчет лунной долготы - корабельный хронометр был явно с придурью. Антони подружился кое с кем из старших матросов. Как только вышли в море, он стал вместе со всеми лазать на реи, отдавать и убирать паруса. Утешало то, что по крайней мере Коллинз на его стороне. А пока корабль загружался в Генуе, Антони изучил его от клотиков до кильсона. Спустя неделю матросы уважали его, хотя и посмеивались. Он смеялся вместе с ними, но с палубы не уходил. В первый же полдень после выхода в море он вынес секстан, но капитан наотрез запретил делать замеры.
- Спрячьте свою инструменцию и не доставайте, пока не скажу. Я и без нее знаю, где мы сейчас.
- Не любит старик приборов, - прошептал Коллинз на ухо Антони. - Постарается, пока может, вести нас по счислению пути.
Так что новенький секстан отправился обратно в каюту. Однако матросы его видели, и те, кто плавал с капитаном Джорхемом прежде, заметно ободрились.
Принципы навигации, которыми капитан Джорхем руководствовался с тех пор, как разочаровался в любимом секстане, и которых никому не открывал, были до безумия просты. В Средиземном море он ориентировался по очертаниям знакомых мысов. Безбрежные океаны он последнее время пересекал чудом, всякий раз, подобно Колумбу, не ведая, куда доберется. Одно его успокаивало. Идя на восток из Америки, непременно упрешься в Европу. Без сомнения, противоположное тоже может оказаться справедливым. По крайней мере, он решил проверить. Пока же в относительно тесном Средиземном море капитан Джорхем чувствовал себя как дома. Поставив двух бывших китобойцев впередсмотрящими, он немилосердно нахлестывал паруса.