Однако незаконченная опера не давала покоя Дворжаку. Отдельные сцены стояли перед глазами, да и знакомые тормошили, спрашивали, как подвигается работа. Дворжак спрятал наброски «Stabat mater» и продолжал сочинять «Ванду» пока не закончил ее. Это помогло ему пережить горе. Порадовала быстрая премьера «Ванды». Дворжак чувствовал некоторый подъем и меньше чем за пять месяцев написал веселую комическую оперу «Хитрый крестьянин», а затем с Леошем Яначком, очень к нему привязавшимся, отправился в маленькое путешествие по югу Чехии.
Дворжак был утомлен, но по лицу его и глазам было видно, что в голове у него бурлят звуковые сочетания, готовые от малейшего усилия излиться потоком мелодий. Он был точно наэлектризован. Двигался быстро, порывисто. Прутик в его руках, который он обычно подбирал где-нибудь на дороге, то и дело со свистом рассекал воздух, обрушиваясь на головки цветов или сбивая листья с веток деревьев. Общество Яначка доставляло удовольствие. Говорили, конечно, о музыке. Дворжак, сидевший много лет безвыездно в Праге, с истинным наслаждением вдыхал чистый воздух провинции, хотя и сердился, что в той местности плохо готовили мясо. Однажды в трактире, когда им подали заказанное блюдо из дичи, он недовольно пробурчал: «Думаю, что это козлятина, а не мясо серны».
Дома по возвращении Дворжака ждали новые страшные удары судьбы. 13 августа 1877 года умерла его вторая дочка, отравившись случайно раствором фосфора, а меньше чем через четыре недели, 8 сентября, в день рождения самого Дворжака, от черной оспы скончался первенец — Отакар. Из трех детей в живых не осталось ни одного. Горе окутало душу Дворжака. Все житейское ушло на второй план. Осталась только музыка и скорбь.
Дворжак извлек наброски «Stabat mater», просмотрел их и снова стал вчитываться в древний текст францисканца Якопо да Тоди, повествующий о страданиях матери, на глазах у которой умирал ее распятый сын.
Палестрина, Перголези, Гайдн, Россини, Верди, вдохновляясь этим текстом, оставили нам произведения непреходящей ценности. К их числу относится и «Stabat mater» Дворжака. Написанное для квартета солистов, хора и оркестра, произведение это полно глубоких чувств. Автор все пережил, все выстрадал сам. Излитое им горе глубоко трогает, оставляет неизгладимое впечатление.
Тяжелые переживания придали соответствующую окраску фортепианному трио и струнному квартету ре минор, написанному вслед за «Stabat mater». Все эти сочинения, эмоционально связанные с горем, выпавшим на волю Дворжака, резко выделяются из всего его творчества, полного жизнерадостности и оптимизма.
У порога мировой славы
Ян Нефф не ошибся в своих расчетах. Посланные им в Вену «Моравские дуэты» настолько понравились Брамсу и Ганслику, что они выхлопотали Дворжаку государственную стипендию еще на один год. Кстати сказать, Дворжак получал эту стипендию пять лет подряд. Это дало ему возможность отказаться от должности органиста в храме и позволить себе, наконец, роскошь иметь дома пианино. Конечно, не свое, а взятое на прокат.
Но и это было еще не все.
В те годы Брамс по своему влиянию в музыкальном мире мог сравниться, пожалуй, только с Листом. К его мнению прислушивались издатели и антрепренеры. Заинтересовать Брамса каким-нибудь сочинением значило открыть этому сочинению и его автору повсюду широкую дорогу. Так получилось с «Моравскими дуэтами». Оценив их по достоинству, он предложил Дворжаку позаботиться о переводе их на немецкий язык. Причем настойчиво подчеркивал, что перевод должен быть хорошим, и даже сам заботливо намечал кандидатуры переводчиков. А затем рекомендовал их для печати своему берлинскому издателю Фрицу Зимроку. «Вы получите от них такую же радость, как и я», — писал он Зимроку и, зная отлично психологию людей, сделавших искусство источником своих доходов, и пружины, движущие деловым миром, добавлял, что дуэты представляются ему не только красивыми, но и выгодными для издания.
Нелегко было Дворжаку осуществить предложение Брамса. Переводчики один за другим отказывались выполнить его заказ, опасаясь, что ничего не получат за работу, — материальное положение Дворжака хорошо было известно всем. И кто знает, как бы долго все это протянулось, если бы на помощь не пришел Карел Бендль. Он свел Дворжака с Йозефом Срб-Дебрновым, заслужившим глубокое уважение чешских музыкантов своим преданным и бескорыстным служением оглохшему Сметане: Дебрнов был другом, секретарем, ходатаем по всем его делам. Когда нужда заставила Сметану перебраться в провинцию к дочери, Дебрнов до последних дней оставался той ниточкой, что связывала больного композитора с Прагой. Сметана останавливался у него во время своих кратких приездов в столицу, поручал Дебрнову за себя представительствовать, если не мог где-нибудь сам появиться, обсуждал с ним свои творческие планы, хранил у него многие свои рукописи.