Варвара Павловна кончила свой рассказ и, улыбнувшись, заметила:
– Мы с вами, будто дорожные спутники: от станции до станции рассказываем друг другу всю свою жизнь, чтобы на утро позабыть случайного встречного. Ну что же? Это, конечно, довольно банально, но иногда и банальность бывает не без приятности.
Конечно, она поняла, что нужно придать своему признанию более легкий и необязывающий характер, и захотела сделать это с приличной грацией. Так, по крайней мере, понял ее послесловие Павел Николаевич и вполне оценил его, хотя несколько и пожалел, зачем Алова испугалась и снова напустила на себя официальность. (Правда, грациозную, но все же официальность). Он пожал ей руку и пробормотал:
– Зачем?. благодарю вас!.
Варвара Павловна искоса поглядела на него и пошла по дорожке, стройная и необыкновенно хладнокровная, так что Павлу Николаевичу нужно было напрягать всю свою фантазию, чтобы представить себе эту холодную и прекрасную даму в тех положениях, в которых она только что ему признавалась.
Проснувшись на следующее утро, Павел Николаевич вдруг почувствовал неожиданную ревность и сознанье каких-то прав на свою знакомую. Вероятно, ее откровенность, показавшая ее не такой уже до бесчувственности бонтонной, была этому причиной. Как бы там ни было, но он нахмурил брови, надвинул мрачно шляпу, ускорил шаги при виде вдовы и хотел было сам, не лучше «презренного» Кривцова, начинать объяснение, как Варвара Павловна, словно не заметив его состояния (нет, конечно, заметив, но не удостоив внимания, пренебрегши), протянула спокойно ему руку и сказала:
– Я накликала беду на свою голову. Только что я хвалила тактичность нашей почты, как сегодня получаю письмо. Кривцов едет сюда.
Павел Николаевич приподнял шляпу и сгреб песок ногами в ироническом поклоне.
Алова удивленно на него посмотрела, подумала, словно соображая, что это значит, наконец, заметила:
– Удивляетесь моей откровенности? Но знаете: «раз бутылка открыта – нужно пить». Может быть, мне не следовало тогда говорить вам, но раз доверие сделано, зачем мне брать его обратно без особенных причин?. Разве вы тяготитесь быть моим конфидентом? Ведь это ни к чему вас не обязывает, я даже не спрашиваю вашего совета! Я просто рада, что есть с кем поговорить не о погоде, а о предметах, действительно, меня интересующих.
Варвара Павловна говорила более пространно, чем обыкновенно, но, казалось, не оттого, что пришла болтливая минута, а словно она боялась тех слов, которые, угадывала она, готовы были слететь с изменившихся, насмешливо сжатых губ Павла Николаевича.
Она не глядела, но часто взглядывала на него, тотчас отводила глаза и говорила все быстрее и быстрее, как-то все одно и то же. Наконец, иссякла. Павел Николаевич не сейчас ответил, и слова его казались особенно вескими, независимо от их смысла.
– Я не понимаю, Варвара Павловна, чего вы так волнуетесь. Ваше состояние было бы понятно, если бы вы продолжали любить г-на Кривцова. Но насколько я понял из вашей истории, которую… рассказом о которой вы меня удостоили… насколько я понял… чувства уже нет, оно исчезло. Конечно, можно бояться просто скандала, но я думаю, что ничего особенного не произойдет, все обойдется благополучно, вряд ли даже этот господин сюда приедет.
– Нет, это наверное, – молвила Алова и слегка покраснела. Совсем скривив рот, Павел Николаевич продолжал неприятно и надменно, сам удивляясь своей неприятности:
– Но, по-видимому, мои предположения неверны, и ваша ссора – не более, как милая размолвка. Вы, по-видимому, будете рады видеть, и скоро… вашего друга. Тогда мне остается только поздравить вас, что все окончилось так благополучно.