– Я люблю вас, Каспар, я люблю вас. Я знала, что вы придете, что вы меня разбудите и сами проснетесь. Вы сами не знаете, как мы тесно связаны, как неразлучимы и какая сила в вас есть.
– Я не знаю, – отвечал Каспар, – я не знаю, какая во мне сила, она от вас, Розалия, от вас одной. Я люблю вас.
– Я люблю вас.
– Но почему же мы разделены? Я вижу вас, как другую, не как себя. «Я» не сделалось «ты», и «ты» не стало «я».
– Еще не пришло время. И потом слушай, Каспар. Слушай и пойми, без разделения нет соединения. Я – любовь разъединяющая. Ты скоро услышишь везде о разъединении во всем, для того, чтобы весь мир братски соединился. Я – меч, Каспаро, и ты – меч, сам того не зная. Твоя музыка раздирает душу, чувство делит от чувства, сталкивает их, пронзает копьем сердце. Так и следует, милый. Я люблю тебя.
– Я люблю тебя.
– Слушай, Каспар, как с севера летит разъединяющая, бунтующая любовь. И ты – ветер, туча той же бури.
– Я не знаю. Ты говоришь непонятные и страшные слова, Розалия.
– Я люблю тебя, разве это страшно? разве это непонятно?
– Это непонятно, но сладко и радостно.
Словно туман наполнял комнату, а сон сердце и чувства, музыка воочию соединяла и туман, и сон, и разъединяющую любовь.
Каспар еще раз оглянулся. Розалия сидела вся розовая, наклоняясь вперед и упорно смотря на него. Он подошел к ней и поцеловал ее в губы. Она обвила его шею руками, шепча:
– Разве это страшно? разве это непонятно?
Он еще крепче прижался к ее устам, как вдруг тревога мелькнула в глазах Розалии. Каспар обернулся. В дверях стояла девочка с блюдом в руках. Гостья громко, механически рассмеялась и спросила голосом, которого Ласка не узнал:
– Это ваша дочь? ваша дочь? какое милое дитя? Ах, а яичницы-то и не будет!
Девочка присела перед незнакомой дамой и серьезно стала расставлять приборы. Розалия болтала бессвязные слова, угловато двигаясь по комнате.
– Что же ты не накладываешь на тарелки? – спросил музыкант у дочери.
– Жду, когда ты перекрестишься, – отвечала та с некоторым вызовом, косясь на Розалию.
Каспар торопливо сделал крестное знамение, говоря:
– Она у меня еще совсем ребенок, притом дикий ребенок.
Розалия хихикнула и принялась за еду. Каспар мало ел, взволнованный всем происшедшим, и, едва ушел Каротта с Розалией, снова сел за фортепьяно.
Поздно уже ночью он почувствовал, что его шею обнимают чьи-то руки. Маленькая Нина в ночном чепчике шептала:
– Отец, сожги эту музыку! Уедем куда-нибудь! Эта дама тебя погубит. Я все понимаю, я понимаю, что ты не можешь быть вечно верным умершей маме … но эта женщина, эта – она хуже всех, она страшная.
Каспар гладил девочку по волосам и утешал, как мог, думая о мече разъединяющей любви.
Вскоре заказ был окончен. Ласка надел парадный кафтан, чтобы идти к синьору Каротта, и Нина долго махала ему с порога платком, будто отец уходил куда-то далеко.
Оттавио не было дома, и Ласку приняла Розалия в той же комнате, где они встретились в первый раз. Она бросилась к нему в страхе и заговорила взволнованно, по своей привычке, без всякой связи, но совсем уж не кукольно:
– Принесли? принесли? что это будет? Оттавио все нет. Каспар, я умру!.
Из ее слов Ласка понял, что Каротта вышел просто куда-то по делам, так что, о чем беспокоилась Розалия, ему было непонятно. Впрочем, она скоро утихла, склонила голову на плечо Каспара, и только бегущие слезы говорили о ее недавнем волнении. Вдруг раздался внизу стук.
– Это он! – воскликнула Розалия, подбежала, подпрыгивая, к окну и упала без чувств навзничь. Каротту принесли мертвым. По дороге он был убит шпагой из-за угла.
Придя в себя, Розалия направилась не к трупу брата, а к занавешенному портрету. Отдернув кисею, она воскликнула:
– Так и есть: это я должна бы была быть мертва!
На портрете, на высоте сердца, полотно было проткнуто шпагой, и роза краснела как кровавая ранка.
Розалия выбежала из комнаты и не вышла к Каспару, несмотря на его настойчивые просьбы. Вскоре после похорон Оттавио она уехала неизвестно куда. Ласка больше ее не видел, так как сам заболел горячкой.
Он не отыскивал Розалии, считая ее почти за создание начинавшегося бреда. Но, конечно, она существовала, равно как и г. Каротта. Одни считали их масонами, другие французскими революционерами, третьи просто мошенниками.
Какую связь имела музыка Ласки со смертью Оттавио, он не знал, но рукопись счел за лучшее сжечь. Вскоре он тоже выехал из Флоренции, может быть, в тайной надежде найти где-нибудь бесследно пропавшую Розалию. Кто знает?