Дамы ничего не поняли, но всем стало не по себе. Особенно их напугало отложение.
Все пикники были похожи один на другой и обыкновенно устраивались разными компаниями в разное время, чтобы нс было совпадений, так что, если, например, судейские собирались ехать к ручью, то посылали горничную за несколько дней к немцам узнать, не едут ли они туда в этот день.
Купцы, те никуда не ездили, а пили чай на дворе. Иногда же вытаскивали перины и подушки под яблоню и все лежали вповалку, в роде как «мала куча». Иногда до того разоспятся, что сами своих ног не узнают. Одна спрашивает:
– Марья Семеновна, не твоя ли это нога у меня на животе?
А Марья Семеновна отвечает:
– А право, нс знаю. Посмотри сама: если красный чулок, значит, моя.
Судейские дамы никогда себя до такой срамоты не допускали.
Уже батюшка проиграл на гитаре, и мужчины давно просились домой, лишь мальчики отыскивали в золе картофель, который тоже давно был съеден, – как вдруг к компании подъехала амазонка, которая оказалась г-жей Залесской. Никто даже от неё не ожидал такой наглости. Она, как ни в чём не бывало, закричала:
– Вот где веселятся-то! А меня дома просто одурь брала, захотела прокатиться.
Г-жа Олила очень сухо заметила, что здесь дороги плохие, и лошадь очень легко может засечь ногу, а седок свалиться.
– Ну, я, пожалуй, не скоро свалюсь, а дороги здесь совсем не так плохи.
Одним словом, она присоединилась. Мужчины понадевали пиджаки, опять разожгли костер, и, несмотря на протесты дам, один из кавалеров отправился в ближайшую деревню за картофелем, яйцами и молоком. А в ожидании попросили батюшку опять пророкотать романсы.
Гриша всё это слышал, но не поднимал головы от золы, в которой копался. Как был, так и застыл, – будто уснул.
– Ах, вот и знакомый здесь! Ты что же, меня не узнаешь или заснул?
И она сделала жест, будто хотела поднять Гришу.
– Не надо, не надо! – закричал он и бросился в кусты.
Никто этой сцены не видал, и слова Зои Петровны отнесли к приехавшему на карафашке Евгению Павловичу.
Появление Масловского было уже совершенным скандалом, но Гриша ничего этого не слышал, а, вытащив из-за рубашки какой-то скомканный листок, стал быстро закапывать его в землю под рябиною. Он не читал его, он наизусть знал, что там написано, и только, закопав, припал к той земле, будто целуя ее и не чувствуя, как ему на нос ползла разбуженная букашка.
Шаги и звук голосов заставили его встать и спрятаться. Вышли Масловский и Залесская. Они держались за руки и оба смеялись.
– Как у них у всех вытянулись лица! Я перед отъездом хотела устроить бенефис.
– Это всё прекрасно, но я этот месяц совершенно измучился. Так редко вас видеть! Урывками… Так что для себя я никак не могу назвать это время бенефисом.
– Да, для нас это скорее – антракт. Зато как будет хорошо потом!
– Но когда же, когда?
– Очень скоро!
Гриша видел, как офицер обнял Залесскую и долго ее целовал. Наконец, она сказала:
– Довольно. Ведь еще какая-нибудь неделя только осталась. Идемте! Впрочем, погодите, я обронила сумочку.
Масловский долго искал, наконец, стал даже раскапывать землю, будто сумочка могла уйти туда.
– А вот какое-то закопанное письмо!
– Бросьте, охота подымать всякую дрянь!