– Фу, какая ты баба! Будь женщиной, Лена, и вспомни о своем достоинстве. Самолюбия у тебя ни на грош.
– Но я люблю его! – пролепетала Елена Петровна.
Марья Михайловна всплеснула руками и собиралась обрушиться на дочь, но ее предупредила Зина. Она заговорила тихо, но внушительно, поминутно хмуря густые брови:
– Конечно, это очень жалко, Леночка, но тебе придется расстаться с мыслью о Леониде Григорьевиче. Я понимаю, что тебе это трудно, но мы тебе поможем. Посуди сама: если бы он тебя любил, он не ставил бы тебя в такие неприятные, затруднительные и смешные положения. Разве тебе нравится, что всякая пустышка, вроде Лизы Власовой, прибегает к тебе с сожалениями, советами, возмущениями? Ты едва ли исправишь Сурова, у тебя недостаточно твердый для этого характер. Тогда что же? Какая будет ваша жизнь потом? Ты знаешь, как я тебя люблю, я не пожелаю тебе зла. И мой совет: лучше прекратить эту историю теперь же, потому что потом будет еще труднее, может быть, даже невозможно, а сделать это рано или поздно придется. Мама, конечно, преувеличивает, но, в сущности, она права. Не следует любовь идеализировать и считать чем-то непреодолимым. Поедем весной за границу, ты развлечешься, получишь новые впечатления, может быть, еще в кого-нибудь влюбишься (в тебя то, конечно, будет масса людей влюбляться), – все и устроится. Я скучно говорю, потому что иначе говорить не умею, но на самом-то деле все это будет гораздо приятнее и веселей. Поверь мне, дружок! И еще поверь, что тебя никто так любить не будет, как мы с мамой.
Зинаида Петровна обняла сестру и гладила ее по волосам, изредка целуя в закрытые глаза. Марья Михайловна одобрительно кивала головой в такт Зининых слов, и грудь Елены Петровны все спокойнее и спокойнее подымалась. Наконец, она подняла глаза, бросилась на шею сестры и заплакала, но теперь уже облегченно, как бы решившись на что-то. Зина нежно проговорила:
– Я напишу ему письмо за тебя и пошлем его сейчас же.
– Сейчас же?
– Да, конечно, чего же тянуть? Делать, так делать.
Елена Петровна вздохнула и еле слышно, но спокойно ответила:
– Хорошо, напиши. Только потом покажи мне, что ты напишешь.
– Конечно.
– Не нужно его обижать.
– Я не буду писать грубо. Я просто сообщу.
– Отчитать бы его хорошенько стоило! – проворчала Марья Михайловна, но не настаивала, увидя умоляющий взгляд Леночки.
Зинаида поднялась с полу, на который опустилась во время разговора с сестрой, и, проходя через переднюю, вдруг увидела дожидавшуюся Нису.
– Ах, я про тебя совсем и позабыла, девочка!
Старшей Кадниковой пришла какая-то мысль. Постояв с секунду, она спросила у маленькой мастерицы:
– Тебя в мастерской не хватятся, если ты еще не вернешься с полчаса?
– Не знаю. Нет, я думаю.
– Тогда подожди немного и, когда пойдешь домой, занеси письмо на Конюшенную, тебе это будет по дороге.
Зинаида Петровна ушла писать письмо, а Марья Михайловна рассуждала с оставшейся и уже успокоившейся Еленой Петровной, насколько удобнее иметь мужскую прислугу. Мамаша была против.
– Большая приятность: торчит в комнатах мужик, стучит ножищами, курит, водку пьет – фи!
– Зато удобнее для посылок. И потом, мама, приятно, по-моему. Хоть он и мужик, но все-таки мужчина, и ты имеешь право всячески унижать его, кричать, бранить, заставлять делать самую грязную работу, показываться ему почти раздетой, – а он ничего не может ни сказать, ни сделать. Обижается, мучается, может быть, влюбится, а сделать, сказать ничего не смеет. По-моему – занятно.
Марья Михайловна удивленно посмотрела на Леночку.
– Мне это в голову не приходило! Потом поцеловала дочь, пробормотав:
– В некоторых случаях ты вовсе не так глупа, дружок!
Письмо было готово, и Ниса сейчас же прочитала на конверте: Леониду Григорьевичу Сурову.
Двери Нисе отворила высокая молодая женщина в папильотках и домашнем платье. Она сказала, что Леонида Григорьевича сейчас нет дома, приняла письмо, которое Ниса передала ей с колебанием, и, взглянув на картонку, воскликнула:
– Ты от m-me Смоляковой?
– Да, я у них в ученьи.
– Как же мадам поживает? Луша, Клаша?
– Благодарю вас. А вы их знаете?
– Господи, Боже мой, еще бы мне их не знать, когда я, почитай, четыре года у них работала. Вот как! Ну, в таком разе пойдем кофе пить, расскажешь мне все.
Ниса думала, что ее поведут в кухню, но молодая женщина пригласила ее в небольшую столовую, где на одном углу стола стоял кофейный прибор, початый торт, печенье, мед и колбаса в бумажке.