После того как я отправил редактору FT свою официальную записку о будущем колонки Lex, я написал вторую записку под названием "Финансовый айсберг". В ней я утверждал, что FT должна уделять больше внимания "подводным" частям финансового мира, таким как кредиты и деривативы. Поскольку освещение фондовых рынков было настолько широко распространено, что стало почти товарным, я решил, что логичнее писать о теме, которую никто не освещает. Поначалу ничего не получалось. Затем произошли кадровые перестановки, меня перевели из Lex и предложили возглавить группу рынков капитала. "Там ты сможешь заниматься айсбергами!" - сказал мне редактор. Я не был в восторге. Команда Lex имела высокий статус в экосистеме FT. Так же, как и команда экономистов: она располагалась в роскошном кабинете рядом с редактором, откуда открывался прекрасный вид на Темзу и собор Святого Павла. По сравнению с ними группа рынков капитала казалась сонной и низкостатусной. Истории, которые она готовила, как правило, попадали на задворки газеты, а сама она располагалась в другом конце здания от редактора, с видом на мусорные баки.
Стала ли я теперь мамой? задалась я вопросом. Я была беременна во второй раз и боялась, что моя карьера застопорится. Подруга из команды Lex пыталась меня подбодрить. "Рынки капитала - отличное место для работы с ребенком, потому что ничего особенного не происходит!" - заявила она. "Ты можешь уходить домой в пять часов вечера каждый день!" Мне стало еще хуже.
В марте 2005 года я приступил к своей новой работе в должности руководителя группы рынков капитала. Мне не терпелось исследовать эту новую странную область финансов. Но передо мной встала практическая проблема: единственное место, где я мог увидеть банкиров "в их естественной среде обитания", как я шутил с друзьями, - это финансовые конференции. Это было единственное место, где они могли бродить в одном пространстве с журналистами, без пиарщиков. Поэтому я посещал все конференции, которые только мог найти, начиная с Европейского форума по секьюритизации в Ницце, и дополнял их более формальными, контролируемыми визитами для встречи с банкирами в их офисах, пытаясь составить путеводитель по миру финансовых инноваций.
Это было трудно. Сектор был окутан таким количеством жаргона, что стороннему наблюдателю было трудно разобраться в происходящем. Идея "секьюритизации" долга, если говорить на финансовом жаргоне, была не нова: банкиры уже два десятилетия измельчали части долга и выпускали новые ценные бумаги (например, облигации), отчасти реагируя на жесткие банковские правила под названием "Базель-1" (по названию швейцарского города). Но к 2005 году появилось множество новых вариантов такой практики, поскольку банкиры пытались воспользоваться преимуществами (или, говоря языком банкиров, "арбитражем") обновленной версии этих правил, названной "Базель-2", используя не только корпоративные кредиты, но и рискованные "субстандартные" ипотечные долги. В свободном доступе не было ни данных о размерах этих новых субрынков, ни руководств, ни "пособий для идиотов" по использованию жаргона. Когда я просил банкира объяснить, что представляет собой такой инструмент, как "CDO" (или "обеспеченное долговое обязательство"), он (или редко она) объяснял, что речь идет о наборе различных долговых обязательств, которые могут быть проданы инвесторам с разным уровнем риска. Если я спрошу, что означает "CDS" (кредитный дефолтный своп), мне ответят, что это инструмент, позволяющий инвесторам делать ставки на риск того, что часть долга окажется в состоянии дефолта.
Но как донести эти идеи до читателей FT? Я продолжал размышлять. В конце концов я решил, что наиболее простой тактикой является использование метафор: CDO можно сравнить с колбасой, поскольку речь идет о кусках финансового "мяса" (долга), которые нарезаются и собираются в новые оболочки (CDO) и приправляются в соответствии с различными вкусами (корпоративными или ипотечными кредитами и различными уровнями, или "траншами", риска), которые можно продавать по всему миру. Иногда инвесторы нарезали эти CDO на кусочки, а затем собирали эти новые фрагменты в новый инструмент, называемый "CDO в квадрате"; это, как я шутил, было похоже на тушеную колбасу. Аналогичным образом CDS можно описать с помощью метафоры скачек: люди торгуют не лошадьми, а ставками, которые были сделаны, чтобы увидеть, выиграет ли лошадь; или, если быть более точным, страховыми ставками, сделанными против риска того, что лошадь может рухнуть и погибнуть. Для усиления эффекта я попросил графическую команду FT подготовить диаграммы и фотографии лошадей и сосисок, чтобы поместить их рядом с нашими статьями. Я также постарался поместить на страницы фотографии лиц, чтобы тема не казалась абстрактной. Но найти их было трудно: мало кто из финансистов, занимающихся долговыми обязательствами, деривативами или секьюритизацией, хотел, чтобы его цитировали или фотографировали, а увидеть людей-заемщиков в конце сложных финансовых цепочек было практически невозможно.
По мере продвижения 2005 года контуры этого странного ландшафта начали вырисовываться, а мой доступ к финансистам расширялся, поскольку им становилось все интереснее разговаривать со мной. Почему они хотят говорить? задавался я вопросом. В конце концов я понял, что наткнулся на схему, аналогичную схеме Оби-Сафеда. В Таджикистане жители деревни часто были рады видеть меня, потому что знали, кто я такой - странный студент, изучающий брачные ритуалы. Они также знали, что я общаюсь с многочисленными домочадцами, и стремились узнать, что говорят другие люди, поскольку у меня было больше социальной свободы задавать вопросы, чем у них. В лондонском Сити чувствовалась странная схожесть. Финансисты, работающие на рынках, должны были быть беспрепятственно связаны с цифровыми технологиями. Их банки тоже должны были иметь единые внутренние операции. Однако в реальности информационные потоки между различными подразделениями одного и того же банка часто были плохими, поскольку банкиры получали зарплату в зависимости от результатов работы своей команды и, соответственно, были предельно лояльны к ней. Разные отделы в разных банках не могли видеть, как развивается весь рынок CDO или CDS, поскольку их взгляд, как правило, ограничивался тем, что находилось у них под носом; мир был странно непрозрачен для инсайдеров и еще более непрозрачен для аутсайдеров. "Я как пчела в поле цветов", - шутил я с коллегами. Я собирал частички информационной "пыльцы" и разносил ее между банками - так же, как когда-то ходил между домами в Оби-Сафеде.
Еще более поразительным было то, что учреждения, которые, как предполагалось , должны были следить за этой деятельностью - центральные банки и регулирующие органы, - тоже столкнулись с туманом. FT располагался рядом с Банком Англии, структура отделов которого была похожа на ту, в которой работал я: один отдел, имеющий высокий статус (и очень заметный), занимался мониторингом макроэкономической статистики; другая, менее заметная (и несколько менее статусная) группа занималась рынками капитала и системными рисками в финансовой системе. Человек, возглавлявший вторую группу, Пол Такер, также пытался создать "путеводитель" по теневым частям финансового айсберга для британских регуляторов и политиков. Мы часто обменивались записками. Но Такер также не располагал достоверными данными и сталкивался с аналогичными проблемами в общении: его коллеги и политики были склонны считать технические вопросы, связанные с деривативами, менее интересными, чем, скажем, денежная политика. Жаргон еще больше портил впечатление. Такер пытался изобрести новые слова, которые могли бы придать сложным финансовым операциям более увлекательный характер. Одним из них было "финансирование русской куклы", другим - "автомобильное финансирование". Но они не прижились.