Та пятница была ЕДИНСТВЕННЫМ ДНЕМ, когда решал не синедрион, не официальный суд Рима, а НАРОД.
Это уже был не намек Судьбы. Каждому ЛИЧНО был предложен открытый выбор сказать во всеуслышание: «да» или «нет», «казнить» или «помиловать». Каждый выбирал свою будущую судьбу — свою и потомков.
Это был ПОСЛЕДНИЙ ШАНС.
И не только для иудеев. Для римлян — тоже. Ибо Понтий Пилат был фокусом энергии своего народа, спроецированной на землю, которая решала участь Великого Воплощенного — Сына Света, божественного Аватара. Пилат олицетворял власть Римской Империи, закон и совесть Вечного Рима. Он был звеном, кармически связывающим два народа. Одно мгновение — и узел судьбы мог затянуться настолько туго, что в будущем все участники трагедии, вновь воплощающиеся, и все, кто с ними так или иначе был связан, веками будут пытаться развязать его. Поначалу Пилат как человек, как представитель власти Рима, ведет себя так, что вызывает даже симпатию у нас, читающих Евангелия. Мало того, мы видим, что и Иисус, представ перед Пилатом, дает понять римскому прокуратору, что Он, Иисус, понимает, что Пилат выполняет свой служебный долг, который возложил на него кесарь. (Именно так нужно понимать слова Христа о власти, которая дана Пилату «свыше», что вовсе не должно быть смешиваемо с властью, «данной Богом» для вершения судеб. Такая власть — есть кармический Закон, и лишь Владыки Кармы приводят его в действие. Но, с другой стороны, власть Пилата дана ему… кармически. И в этом смысле она как бы дана свыше. Однако в этом аспекте власть, данную Пилату «свыше», следует понимать не более, чем власть любого судьи или любого начальника отдела, или бригадира, — ведь каждый человек, вновь воплотившись, оказывается кармически в той среде, в той должности, с теми проявленными способностями, которые позволят ему лучше всего выполнить собственную кармическую миссию или кармическую миссию группы людей. Вслушаемся в напряженный диалог Пилата и Иисуса. Пилат спрашивает арестованного Христа (ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ИОАННА, гл. 19(10,1 1): «…не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?».
Иисус отвечал: «ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше, посему более греха на том, кто предал Меня тебе».
Я выделила слова затем, чтобы вы обратили внимание на то, что Иисус не говорит Пилату, что он вовсе не несет никакой кармической ответственности за свое решение — казнить или отпустить. Пилат ПОКА менее грешен, чем тот, кто предал Иисуса, кто предал Его судилищу, кто до суда уже требует его казни…
ПОСЛЕДНИЙ ШАНС БЫЛ ДЛЯ НАРОДА ИУДЕИ ПОИСТИНЕ ФАНТАСТИЧЕСКИМ. В тот день в тюрьме Пилата случайно оказались лишь два человека. Да еще каких! Один был человек подлый, низменный — убийца. Другой — тот, чья мудрость была известна всему еврейскому народу, кто никому не отказывал ни в совете, ни в помощи, кто чудесным образом излечивал десятки тяжелобольных людей, а слушающих его учил любить друг друга, помогать друг другу, прощать, быть честными.
Может быть, Пилат и был уверен, что народ Иудеи окажется в безвыходном положении, — ведь только безумец может отдать предпочтение убийце! Может быть, Пилат думал так. А может быть, и не так. Но для него ЭТО УЖЕ не имело значения. Свой выбор Пилат уже сделал в своих мыслях. А действие и мысль (пусть даже сокрытая) не одно ли и то же?
Если бы римский наместник Понтий Пилат думал прежде всего о торжестве справедливости, об истинном правосудии, он ни за что бы не пошел на поводу у толпы. Если бы он искренне сочувствовал Иисусу и искренне хотел бы сохранить Ему жизнь. Пилат — а он был убежден в полной невиновности Иисуса — ПРОСТО ОБЯЗАН БЫЛ ПОСТУПИТЬ ПО-ИНОМУ. Но он, «вспомнив об особом» дне, думал прежде всего о себе, об облегчении своей совести. Эта мысль вскоре была проявлена. Вскоре Пилат прикажет принести воды и умоет руки, т. е. самоустранится, сказав сим ритуалом: «Видите, люди и Боги, я сделал все возможное! Теперь я здесь ни при чем! И руки мои чисты!».
Да, руки-то были чисты. Опять-таки здесь мы видим поклонение мертвой форме, внешним атрибутам. Если бы Понтий Пилат искренне хотел спасти Христа, он, зная иудеев и видя настроение толпы во главе со священниками, не изменявшей своего решения и кричавшей: «Распни Его!» — должен был хотя бы ДОПУСТИТЬ возможность вызволения из его тюрьмы не Иисуса, а убийцу Варавву. Для этого не требовалось большой мудрости.