Видимо, это можно было бы оставить без комментариев, так как уровень юридической аргументации думских оборонщиков налицо — ну, в самом деле, так в антигосударственных и антиконституционных замыслах можно обвинить любого, кто выступает за изменение действующих законов. Обвинить в „антигосударственности“ можно и президента, который в свое время издал указ о переходе к профессиональной армии в 2005 году. Но комитет не ограничился лишь „недоумением“. Он направил материалы в Генеральную прокуратуру „на предмет проверки соответствия упомянутой кампании нормативно-правовым актам Российской Федерации и в случае необходимости для принятия соответствующих мер“.
В штаб-квартире АРА корреспонденту „i“ сообщили, что о реакции прокуратуры на этот демарш пока ничего не известно. Впрочем, подобные жалобы на антимилитаристских радикалов поступали в Генпрокуратуру и раньше. Однако до „соответствующих мер“ дело не доходило — прокурорские работники каждый раз удовлетворялись разъяснениями АРА и убеждались в полной правовой безупречности ее позиции. Правда, никогда ранее с жалобой не выступала такая высокая инстанция, как Комитет Госдумы. Жаловались главным образом военкоматы».
О том, можно ли ожидать от «думских оборонщиков» одобрения инициатив антимилитаристских организаций, говорят факты их законотворческой деятельности. Командующий Северо-Восточной группировкой вице-адмирал В. Ф. Дорогин стал депутатом Госдумы. Специально для всех депутатов Госдумы на основе Устава внутренней службы Вооруженных сил он разработал «Кодекс депутатской чести», руководствуясь специфической логикой: «В основе моего Кодекса — Устав внутренней службы Вооруженных Сил. И это вполне логично: подавляющая часть нашей Думы — это военнослужащие. Да, они одеты в гражданские платья, но они значатся офицерами запаса. И, следовательно, никто не освобождал их от выполнения устава внутренней службы», — говорит Дорогин в интервью «Комсомольской правде». О законотворческой деятельности Дорогина в Думе можно подробнее прочитать в номере от 30 мая 2000 г., где Ольга Герасименко опубликовала текст его интервью.{124} Здесь же напомним, что подведомственные Дорогину камчатские воинские части отличаются жесточайшей дедовщиной, с высоким процентом смертных случаев, факты которых опубликованы в прессе и неоднократно цитируются в настоящем исследовании.{125} Потому и сложно ожидать от депутата Дорогина законотворческих инициатив, отличных от Устава внутренней службы, что его он выстрадал, как говорится, сердцем.
О том, насколько сильно влияние законотворцев типа Дорогина на высшие органы государственной власти рассуждает обозреватель «Новой газеты» Анна Политковская: «Вот уже третья Дума подряд пытается изменить статус командира как „органа дознания“ — и все не впрок, военные ведомства стоят на своем, не желая терять „юридического суверенитета“».{126} «Юридический суверенитет» командира части — это его независимость от органов прокуратуры в расследованиях преступлений, совершенных его подчиненными. Влияние прокурора здесь ограничивается только рекомендациями.{127} «Вот тут-то и часть ответа на вопрос, который постоянно задают солдатские матери: когда же прекратится разгул в казармах? До тех пор, пока в Вооруженных Силах сохраняется положение, когда командир подразделения считается так называемым „органом дознания“ <…> ни о каком искоренении садизма и речи быть не может! <…> Дедовщина в армии — это ресурс управления. Терять его не желает никто. Кроме солдат».{128}
Канал трансляции организованного насилия как «ресурса управления» из армии в большую политику не перекрыт, потому что востребован периферийными партиями, существующими за счет мобилизации люмпенов и маргиналов в качестве своего активного электората. Они эксплуатируют деструктивно-девиантные психические потребности и преобразуют их в национал-политические.
Это более чем наглядно иллюстрируют конкретные ситуации, такие, как суд над полковником Юрием Будановым, обвиняемым в убийстве чеченской девушки. Точнее, атмосфера вокруг суда. Часть гражданского общества и офицерства консолидировались во главе с ЛДПР, РНЕ, казаками под лозунгом «Буданов — лучший русский» и фашистской символикой, устраивая у зала суда пикеты, остальные наблюдают за этим молча. «Никакого иного „голоса общественности“ в Ростове не слышно, — пишет Галина Ковальская. — Никаких обращений к президенту ли, к местным властям с предложением прекратить эрэнешно-казачью вакханалию, никаких заявлений местных „правых“ (а в городе есть и „Яблоко“, и СПС) насчет недопустимости давления на суд, никаких антифашистских выступлений. <…> Сам по себе факт изнасилования и убийства полковником чеченской девочки, сколь ни ужасен, армию еще не порочит. Садисты и изуверы неотвратимо рождаются на свет в любом народе, и в силу вполне понятных причин процент их среди тех, кому по роду занятий позволено убивать, несколько выше, чем в обществе в целом. Похожие истории бывают в самых разных армиях, но везде виновных шумно осуждают и примерно наказывают. Запредельность будановского случая именно в том, что ни общество, ни армия не хотят торжества правосудия».{129} Суд затягивается, но исторически уже не важно, каков будет приговор, поскольку активность экстремистских сил при молчании общества себя уже проявила в полной мере: