1. Гражданское общество многообразно, и вы ищете себе подходящую нишу, где будут востребованы ваши доминантные навыки.
2. Гражданское общество лабильно, и вы можете попытаться трансформировать его некоторые институты, внедряя в них усвоенные в армии принципы организованного насилия.
3. Общество воспроизводит себя в вашем лице, и вы можете создать новую его «ячейку» в виде своей собственной семьи, устроив в ней порядки дедовщины.
Принципы дедовщины, посредством своего мощного адаптивного аппарата, успешно распространяются в гражданском обществе не только в пространстве, но и во времени, охватывая систему социализации подростков. Шлюз этого канала открывают многие гражданские институты, специально ориентированные на молодых людей, отслуживших в армии. Так, например, в 1980-е годы это были педагогические вузы, при поступлении в которые те пользовались льготами внеконкурсного зачисления, и где в результате на определенных факультетах установились порядки дедовщины: будущие учителя труда и физкультуры воссоздавали привычную иерархию (Приложение I.7). Другой пример — милиция, в ряды которой набор кадров осуществляется только из лиц, прошедших армию. Не стоит углубляться в анализ деятельности этой организации, поскольку наблюдать преобразование силы закона в закон силы можно уже в поведении ее многих сотрудников.
В постсоветский период легитимизация насилия в массовом сознании приобрела законченный и злокачественный характер, когда «закон силы» уравнял в единой извращенной системе ценностей и правоохранительные органы, и криминальные структуры, и подразделения спецслужб — все они, разделив сферы влияния, равным образом контролируют все сферы общественной жизни, экономики, политики, подчиняя их динамике криминальных отношений. В процессе трансформации тоталитарных принципов правопорядка в демократические насилие перестает быть прерогативой государства, но все еще остается социально-значимым фактором, и поэтому лица, имеющие опыт насилия, еще долго будут востребованы в обществе.
Экстремальные группы и большая политика
«Закон силы» оказался едва ли не единственной величиной социального престижа и систем ценностей общества, который успешно эксплуатируют политики и политиканы всех уровней. Выход этого закона на политическую орбиту завершает процесс институализации насилия уже в государственном масштабе, пройдя все этапы своей реализации — от микро- до макроуровня.
Потребность в психологическом комфорте формирует вокруг армии соответствующие общественные ожидания в духе «маленьких победоносных войн», о чем говорит факт консолидации общественного мнения и политических партий на фоне второй войны в Чечне. Эти акции востребованы настроениями общества, озабоченного поиском врагов, как средства социально-политической интеграции.
Что касается чеченского конфликта, то, как нам представляется, его природу объясняют факты бытового расизма российского большинства по отношению к кавказцам (хотя бы пресловутый квазиэтноним «лицо кавказской национальности») в не меньшей степени, чем действия военных на войне. В подобных механизмах консолидации нации прослеживаются архетипы «жертвы отпущения», организующие, как мы показали выше, и экстремальные группы, и античный полис. Но «сделано это было не столько через „народную версию“, сколько через направленные усилия тех, кто формирует массовые восприятия».{123}
Национальная консолидация вокруг силового решения чеченской проблемы — это консолидация не созидания, а разрушения, которой движут те же механизмы, что и толпой, консолидирующейся вокруг издевательств над изгоем. Когда объявили о наборе добровольцев на чеченский фронт, в военкоматы потянулись вереницы безработных и маргиналов. Сам факт не просто показателен, но симптоматичен.
Чеченская проблема резко высвечивает состояние сознания и системы ценностей в армии.
— Как у вас ребята восприняли эти события?
— В основном хотели бы поехать воевать добровольцами.