– Но темнее, – заметила я.
– Ну и что в этом плохого?
Она уложила меня обратно в кровать, и я с удовольствием улеглась на мягкий матрас и почувствовала приятное прикосновение прохладной простыни, которой тетя Кора меня накрыла.
– Тебе пора принимать арорут, – сказала она и вышла из комнаты. Когда я выпила лекарство, она взяла чашку и какое-то время стояла и смотрела на меня.
– Я встала с постели, потому что хотела узнать, где я.
– И ты поняла? – спросила она с тревогой в голосе.
– Ну да. Но как мы попали в твой дом?
– Латреллы нам очень помогли. Когда Мэнни довез нас до «Отдыха Нельсона», они дали гамак и четырех носильщиков. Конечно, тебя сильно растрясло по дороге. Но они сделали все, что могли. Молодой мистер Латрелл ехал рядом всю дорогу. Правда, это мило с его стороны?
– Да, – сказала я и закрыла глаза. У тети Коры был старый, измученный вид, и волосы ее не были толком причесаны. Мне не хотелось видеть ее в таком состоянии.
– А Пьер умер, да? – спросила я.
– Да, он умер в дороге, бедняжка.
«Он умер раньше», – подумала я, но промолчала.
– Твоя мама за городом. Поехала отдохнуть. Она приходит в себя. Скоро ты снова ее увидишь.
– Я этого не знала, – протянула я. – А почему она уехала?
– Ты болела полтора месяца. И очень сильно. Ты не понимала, что происходит вокруг.
Что толку было говорить ей, что я была в сознании и слышала крики: «Кто это? Кто это? Это Коко!» А потом: «Не трогай меня. Я убью тебя, если ты ко мне прикоснешься! Трус! Лицемер! Я тебя убью!» Крики были такими пронзительными, что я затыкала пальцами уши. Потом засыпала, а когда просыпалась, все вокруг было тихо.
Но тетя Кора по-прежнему стояла у кровати и смотрела на меня.
– У меня голова в бинтах, – пожаловалась я. – Мне так жарко. У меня на лбу не останется отметины?
– Нет, нет, – впервые за это время тетя Кора улыбнулась. – Все будет в порядке. До свадьбы заживет, – сказала она, потом наклонилась и поцеловала меня.
– Тебе ничего не принести? Может, чего-нибудь холодного попить?
– Нет, пить не хочу. Спой мне, пожалуйста. Мне это так нравится!
Тетя Кора начала дрожащим голосом:
– Нет, не эту! Эта мне не нравится. Спой «Когда я не была свободной».
Тетя Кора присела на постель и тихо начала петь. Когда она пропела «И в сердце моем печаль», я заснула.
Я собиралась в гости к маме и требовала, чтобы со мной ехала Кристофина, и никто другой. Поскольку я была еще слаба, мне уступили. Я помню странное тупое чувство боли по дороге туда не ожидая больше увидеть маму. Для меня она оставалась частью Кулибри. Поскольку Кулибри не стало, я в глубине души считала, что и мамы тоже не будет никогда. Я в этом не сомневалась. Но когда мы подъехали к аккуратному маленькому домику, где, как мне сказали, теперь жила мама, я выпрыгнула из экипажа и во всю прыть понеслась по лужайке. Дверь на веранду была открыта. Я ворвалась без стука и увидела, что в комнате незнакомые люди. Цветной мужчина, цветная женщина. И еще белая женщина, сидевшая, опустив голову так низко, что я не могла разглядеть ее лица. Но я узнала ее волосы. Одна коса была короче другой. И я узнала платье. Я обняла и поцеловала маму. Она стиснула меня так, что я не могла дышать. Я даже подумала: «Это не она». Но затем: «Это она». Она же посмотрела на дверь, потом на меня, потом опять на дверь. Я не могла заставить себя сказать: «Он умер», и потому только покачала головой, сказав: «Но я тут. Я приехала». Она же сказала «нет», сначала очень тихо, потом повторила это слово несколько раз страшно громко и оттолкнула меня от себя с такой силой, что я отлетела и больно ударилась о перегородку.
Мужчина и женщина держали маму за руки. Подошла Кристофина. Женщина спросила:
– Зачем вы привезли ее? У нас и так сплошные хлопоты, хлопоты, хлопоты!
Обратно к тете Коре мы ехали молча.
Когда меня отправляли в монастырскую школу, я ухватилась за тетю Кору так, как люди держатся за жизнь, если дорожат ею всерьез.
Наконец она стала выказывать признаки нетерпения, и я заставила себя оторваться от нее. Я прошла по коридору, спустилась по ступенькам и оказалась на улице. Я знала, что там меня уже ждут. И действительно, они стояли под большим деревом.
Их было двое, мальчик и девочка. Мальчик был высокий и крепкий, даже слишком высокий и крепкий для своих четырнадцати лет. У него была какая-то серая кожа, вся в веснушках, негритянский рот и маленькие глазки, словно кусочки зеленого стекла. Это были глаза уснувшей рыбы. Но особенно пугали меня его волосы – курчавые, как у негра, но только огненно-рыжего цвета. И брови с ресницами у него тоже были рыжими. Девочка была черной-пречерной и с непокрытой головой. Я стояла на ступеньках темного, чистого, родного дома тети Коры, смотрела на нее, и мне казалось, что я чувствую запах масла, которым она смазала свои заплетенные в косички волосы. Они стояли там так тихо и невинно, что мало кому удалось бы заметить злобные искорки в глазах мальчика.
Я понимала, что они идут следом. А также понимала, что, пока дом тети Коры не скроется из вида, они не сделают ничего такого. Будут только тащиться за мной на расстоянии. Но я также знала: они меня нагонят, когда я начну подниматься на гору. Там, по обе стороны дороги, шли сады, окруженные заборами, и в эти утренние часы вокруг не было ни души.
Когда я одолела половину подъема, они догнали меня и завели разговор.
– Эй, безумная, – окликнула меня девочка. – Ты такая же безумная, как твоя мать. Твоя тетка боится жить с тобой в одном доме. Она отправила тебя к монахиням, чтобы те заперли тебя и не выпускали. А твоя мать ходит без чулок и без башмаков. У нее нет панталон. Она пыталась убить своего мужа и тебя тоже, когда ты навещала ее. У нее глаза, как у зомби. И у тебя тоже глаза, как у зомби. Ну, почему ты на меня не смотришь?
Мальчик сказал:
– Когда-нибудь я тебя подстерегу один на один. Ты только дай срок.
Когда я забралась на верхушку холма, они стали меня пихать. Я чувствовала запах волос девочки.
Узкая длинная улица вела к монастырю и заканчивалась у его стен и деревянных ворот. Чтобы войти, надо было позвонить. Девочка сказала:
– Значит, не хочешь на меня смотреть? Ничего, я тебя сейчас заставлю! – С этими словами она изо всех сил толкнула меня, отчего книги, которые я держала, полетели на землю.
Я нагнулась, чтобы их поднять, и увидела, что на той стороне улицы показался высокий мальчик. Он остановился и посмотрел на нас, затем пустился к нам бегом. Он бежал так быстро, что мне казалось: его длинные ноги вообще не касаются земли. Увидев его, мои мучители повернулись и зашагали прочь. Он недоуменно посмотрел им вслед. Я бы скорее умерла, чем пустилась от них наутек, но теперь, когда их поблизости не оказалось, я побежала, забыв поднять одну из книжек. Мальчик подобрал ее и догнал меня.
– Ты оставила книжку, – сказал он с улыбкой. Я знала, кто он такой. Это был Санди, сын Александра Косвея. Раньше я бы сказала «мой кузен Санди», но нотации мистера Мейсона научили меня стесняться моих черных родственников.
– Спасибо, – пробормотала я.
– Я поговорю с этим типом, – сказал Санди. – Больше он не будет к тебе приставать.
Я увидела, как улепетывает мой рыжеволосый враг, но Санди быстро нагнал его. Девочка же как сквозь землю провалилась. Я не хотела видеть, что произойдет дальше, и исступленно дергала за шнур звонка.
Наконец дверь открылась. На пороге стояла цветная монахиня, и вид у нее был сердитый.
– Ты почему так трезвонишь? – спросила она. – Я и так бежала со всех ног открывать.
После этих слов я услышала, как за мной захлопнулась дверь.
Я не выдержала и разрыдалась. Женщина спросила меня, не заболела ли я, но я не смогла ответить. Она взяла меня за руку, поцокав языком и проговорив что-то весьма неодобрительное, и повела меня через двор. Мы прошли под большим раскидистым деревом и подошли к главному входу, но потом свернули, и она ввела меня в помещение, где было много кастрюль, сковородок и имелся каменный очаг. Там я заметила вторую монахиню. В этот момент снова зазвонил звонок, первая монахиня пошла опять открывать, а вторая подошла ко мне. Потом она принесла тазик с водой и губку, но, пока она вытирала мне лицо, я продолжала плакать. Увидев мою руку, женщина спросила, не упала ли я и не расшиблась ли, но я покачала головой, и она стерла пятно.