— Скоро первая утка пойдет, — говорил Келевги, вглядываясь в сторону Инчувинских сопок.
И как бы в подтверждение его слов донесся протяжный и радостный крик;
— Сто-ро-ной! Эг-эг-эг!
С другой стороны лагуны от почерневших бугров на холмах отделилась черная цепочка и медленно потянулась к косе. Летела первая стая уток-гаг, которые ежегодно, сокращая путь, пролетают низиной между Дежневским мысом и Туныклинскими сопками и вылетают на Увэленскую косу. И в это же время от школы отделилась колонна школьников и с песней двинулась к магазину.
Како не верил своим глазам. Неужели это дети чукчей? «Новой дорогой идем мы, нам не нужен шаманский напев…» — повторял он шепотом слова понравившейся песни.
К трибуне подошли риковские работники. Колхозники выстроились в колонну, и вся процессия направилась на полярную станцию. Рядом с Перго шел Како. Люди несли красные флаги и пели.
— У моей Итей, наверно, самый лучший голос, — хвастался Унпын своей дочкой.
— Да, ее сильнее всех слышно, — поддакивал ему сосед. — Но мой Тымко поет не хуже. Смотри, как он здорово раскрывает рот.
И каждому было приятно за своих детей, никто не хотел согласиться, что один ребенок лучше другого. Наконец кто-то сказал, что хороши все, и спор сразу же прекратился.
Колонна вышла за поселок. В километре от него стояли дома полярной станции. Полярники давно уже собрались и ждали.
— Да здравствует Первое мая! Ура!
— Ура! Ура!
Колонны встретились так радостно, словно люди давным-давно не виделись. Полярники присоединились к пришедшим, и снова процессия двинулась в поселок к магазину, где стояла трибуна, обшитая красным материалом.
Потом люди долго и громко говорили с трибуны. Выступал самый главный начальник, секретарь райкома партии, как объяснили Како. Говорила дочь Унпына Итей. Она пожелала от имени всех школьников хороших успехов колхозникам и обещала, что они будут хорошо учиться. Како понял, что этот праздник отмечают все люди мира, что это самый большой праздник. В заключение объявили о соревнованиях и предложили всем приготовиться. Народ хлынул на лагуну, а Како заспешил к Перго.
Когда Како подъехал, на своей шестерке собак, состязания были в полном разгаре. Прямо на снегу были поставлены столы и накрыты красным материалом. На них грудой наложены свертки — призы. Что в них было, никто не знал, и это еще больше привлекало соревнующихся. За столом с серьезными лицами сидели старики — судьи, рядом с ними Глебов и молодой комсомолец Туккай. По утоптанной тропинке крута бежали мужчины, несколько в стороне боролись полуголые борцы. Бегуны и борцы вскрикивали:
— Гэк, гэк! Тоогок!
Съезжались упряжки.
— Давай, Како, покажи, как энмынские ездят, — крикнул ему Туккай.
— Попробую, — весело ответил Како.
— Последним не приедет, — заверил Перго, занявший место одного из судей.
Упряжка Како, не в пример другим, подошла спокойно, собаки вели себя сдержанно. Требования были жесткие: нужно проехать к другой стороне лагуны, обогнуть холм Чичерин и вернуться обратно. Упряжек собралось более двадцати. В каждой по шесть собак, нарты легкие, приземистые. Собаки азартно лаяли, повизгивали и настойчиво натягивали поводки.
— Тагам! — подал команду старик судья.
Собаки взвизгнули и сорвались. Запорошил снег из-под полозьев. Упряжки помчались кучей и, казалось, в полном беспорядке, но постепенно одни вырывались вперед, другие отходили в сторону. Понукания, вскрики, возгласы. Самой последней шла упряжка Како. У него не было кнутика, он не кричал и лишь тихо приговаривал:
— Не надо торопиться. Не надо, — и причмокивал губами.
Собаки шли словно с неохотой. Уже скрывались из виду первые упряжки, а Како все не торопился.
«Пусть, — думал он. — Я свое возьму».
Собаки скрылись за холмом и через некоторое время должны были показаться снова.
— Вай-вай! Ининигет! Вон-вон, показались! — закричали в один голос болельщики.
У некоторых были бинокли.
— Кенискунский Эттывекет первым идет! — сказал старый Такак.
За Эттывекетом показалась вторая нарта, третья, и скоро на склоне холма вытянулась узкая черная цепочка.
— Ра-ра-рай! — кричали во все горло болельщики.
— Че-че-че! — подзывали родные своих собак.
— Где же Како?
— Уйне! Нет.
— Вай-вай, вон и Како показался, — забрался на судейский стол Такак.