— Имлинэ!.. Имлинэ!.. — почти шепотом окликнул он.
— Аа-а-а-а! — всхлипывал голос.
Гырголь перешагнул порог. Руки дрожали, коленки подгибались. Он остановился в нерешительности. Глаза постепенно привыкли к сумраку. Входная шкура полога была закинута наверх. Вглядевшись, он увидел посередине Тымнекели и рядом какую-то темную груду. Он пригнулся и бросился к девочке. Руки коснулись скользкого, холодного. Он схватил девочку и, не помня себя, бросился к выходу. Гырголь понял: произошло самое страшное, его руки были в крови.
— Мэнин? Кто, кто? — лихорадочно спрашивал он девочку.
— Аа-аа-аа! — всхлипывала та и ничего не могла сказать.
В яранге Гырголя проснулись все. Тымнекели продолжала всхлипывать, и от нее не могли добиться ничего вразумительного. Под утро она затихла и заснула на коленях Ыттувги, к которому была привязана больше всех. Но и во сне она продолжала всхлипывать и временами плакала.
В месяц весенних вод по ночам над тундрой и морем всегда висит туман, и только когда солнышко пригреет землю, он нехотя расходится. Сначала показываются склоны тундровых сопок, потом туман отходит в море и незаметно тает вдалеке. А к полудню становится так жарко, что порою путник, едущий на собаках, снимает верхнюю кухлянку.
Снял кухлянку и Антымавле, хотя от Гуйгуна до Инрылина ехать было совсем недалеко. Ничего не узнал в Гуйгуне Антымавле, а когда спросил Пильгыкау, то тот грубо и сердито ответил:
— Я могу подраться, могу быть недовольным и злым, но никогда не обману человека.
Антымавле верил в искренность Пильгыкау. И действительно, Пильгыкау был горячим и вспыльчивым, мог ввязаться в драку, но никто бы не мог сказать, что он не честен. Значит, это Эттытегин подсунул камни в бочку с жиром. Но когда он успел это сделать? Антымавле стал вспоминать все до мельчайших подробностей.
— Хак-хак! — прикрикнул он на собак, которые замешкались, учуяв что-то на дороге.
В последнее время Эттытегин был частым посетителем лавки. То он вдруг приносил шкуру нерпы и сдавал, хотя Антымавле знал, что эту шкуру жена Эттытегина берегла на черный день. Что заставило сдать ее? Потом Эттытегин принес нерпичий мешок с жиром. Антымавле взвесил его и предложил самому Эттытегину сложить жир в бочку. Эттытегин очень долго складывал жир. Наверно, он и подсунул камни… Но зачем?
Нарта поднялась на пригорок, достигла вершины холма, и внизу показались яранги. Антымавле вглядывался в родное стойбище. Но что это? Почему так смело заходит собака в его дом? Где же Имлинэ? Почему она не прогонит ее? Опять, наверно, с соседкой судачит. Однако как странно висит дверь, словно ее кто-то сорвал… И почему-то в Инрылине тихо, словно все вымерли. Лишь один человек стоит у яранги Гырголя. Антымавле почувствовал недоброе, сердце сжалось, сдавило грудь.
Собаки рванули и через некоторое время сгрудились у входа в ярангу. Нарта невольно скатилась и уперлась передней дугой в порог. Антымавле не мог встать с нарты. Мертвым было родное жилье. Молча подошел Гырголь и встал рядом с Антымавле.
— Посмотрим, — чуть слышно произнес Гырголь и шагнул в чоттагин.
Антымавле напряг все силы, встал с нарты, но пошатнулся. Кое-как перешагнул порожек.
Солнце заглянуло в дверь и осветило чоттагин. Входная шкура полога была заброшена наверх. Жирники тоже опрокинуты, посреди полога валялись разбитые часы-ходики, обратной стороной лежал портрет Ильича, продавленный тяжелой ногой. Все разбросано, раскидано. У левой стенки полога лежала, лицом вниз, Имлинэ. Край спальной шкуры прикрывал голые ноги, платье разорвано. На голом теле виднелись ножевые раны. Их было много.
Антымавле машинально опустился на пол, закрыл глаза, обхватил голову руками. На улице собрались инрылинцы. Рыно молча ножом обрезал постромки и распустил собак, оттащил в сторону нарту.
Антымавле ничего не видел и не слышал. Голова не в состоянии была о чем-либо думать. Рядом молча ходили люди. Женщины осторожно опустили шкуру полога, подтерли кровь с пола, раздели и уложили на шкуры холодное тело Имлинэ. Разожгли жирники, Гырголь, осторожно поднял Антымавле и втащил в полог. Оставлять его одного было опасно: Гырголь остался с Антымавле.
Вечером Антымавле пришел в себя.
— Помоги — мне уйти вместе с ней, — произнес он еле слышным голосом. — У меня нет родных, ты мой друг и ты должен выполнить мою просьбу.
Гырголь ждал такого решения. Трудно человеку перенести большое горе, он теряет власть над собой. Нет у Антымавле родных, не стало самого близкого человека.