— Давай-ка уйдем отсюда, — предложил Таай, — а то торос обрушится, а вместе с ним и мы окажемся в воде.
Будь я один, и не подумал бы уходить: надежной и крепкой казалась мне громада смерзшихся льдин.
На новом месте Таай вынул из чехла нож, отколол несколько кусков льда и сложил их перед собой, соорудив укрытие. Трещина расширилась. Теперь могла показаться нерпа, она любит свежие, вновь открывшиеся полыньи.
— Таай, расскажи что-нибудь о себе?
Я хорошо знал Таая, но на охоте был с ним впервые. Всегда суетливый и беспокойный, Таай уже давно работал в косторезной мастерской. В его умелых руках из обрезков моржовой кости оживали большеглазые и почему-то всегда симпатичные нерпушки. Если живой, настоящий морж кажется увальнем, громоздким и неповоротливым, то, сделанный рукой Таая, он становился привлекательным. Он умел передать кости все тонкости повадок морских животных и никогда не делал оленей, потому что считал, что он плохо знает тундру.
— Отец мой нездешний, из Янраная. Одинокий был: ни братьев, ни сестер не было. В Янранае не смог жить: отец и мать умерли, а бабушка так состарилась, что не могла уже помочь внуку. Бедно, голодно жили. Решил мой отец сюда, в Увэлен, переехать, говорил: родных тут много было. На одной упряжке сюда с бабушкой переехал. Никто не помог. Земляночку в Увэлене отец поставил.
Пока ездил в Янранай за вещичками, умерла бабушка. Здешние думали, что от заразной болезни она умерла. Быстро увезли ее в тундру, там бросили, а землянку сожгли. Вернулся отец, жилища уже нет, бабушки тоже нет. Сел на нарту около пепелища, долго думал. Звали его соседи — не пошел. Уехал в тундру, там родственница жила. Но легче ему не стало, не мог он жить без моря. В Кенискун перебрался. Женился. Родился мой старший брат Тегрынкеу, потом еще братья я сестры были. Я младший. В живых нас только двое осталось. Еще маленьким был, как умер отец.
Брат меня воспитывал. Тяжело ему было, охотился, у американских торговцев работал за одежду и кусок мяса. Но все же немного легче стало, хозяйство свое появилось. Мать наша снова замуж вышла. Отчим заботился о нас. Меня охотится научил. Старался, чтобы я хорошим охотником был. Потом новая власть пришла…
Вдруг Таай умолк, приложился к малокалиберной винтовке и выстрелил. Раздался хлопок, и на воде, покачиваясь, всплыл темный бугорок, вода окрасилась, кровью.
Старик не шелохнулся, спокойно положил в рот щепотку махорки и даже не сделал попытки встать, чтобы зацепить акыном убитую им нерпу. Он знал, что это мое дело.
Только на третий раз мне удалось зацепить нерпу и вытащить ее на лед. Когда я ее подволок, старик снова достал из-под камлейки кусочек сала, нагнулся к нерпе, выдернул один ус и вместе с салом бросил в воду…
— Пусть нам будет удача.
— Я не верю приметам, Таай, — И я высказал свое мнение, что не приметы дают удачу в охоте, а знание моря, смекалка, сила и ловкость человека.
— Да я и сам этому не верю, но очень уж трудно отказаться от старых привычек. Говорят, если так не сделаешь, то перестанешь убивать нерпу: море надо задабривать. А чтобы нерпа всегда была в доме, надо перед тем как вносить, обязательно напоить ее — полить мордочку водой. Вынэ, — спохватился Таай, — охотиться надо. Вон хорошее место, там может, нерпа вынырнуть. Иди.
Возвращались в сумерках. Я волок три нерпы — одну свою и две старика. Таай тащил одну. Всходила яркая луна, от береговых скал падали на лед длинные угловатые тени.
Тропка, протоптанная охотниками, удачно петляла среди ледяных глыб, избегая тяжелых подъемов и крутых спусков. Идти было легко и приятно. Я все думал о судьбе старого Таая.
— Кагье прокладывал дорогу, — перебил мои мысли Таай. — Только он умеет выбирать дорогу в торосах.
На всякий случай
Белый медведь-умка избегает встреч с человеком, всегда старается уйти от него, и с виду он кажется добродушным. Но все же умка не такой уж безобидный зверь. Не нравится умке, когда выносит его вместе со льдом через пролив в Берингово море. При первой же возможности он переплывает широкие разводья, выходит на берег и долинами рек, через перевалы сопок, идет тундрой, пересекая Чукотский полуостров, в свой родной Ледовитый океан. У медведей даже есть свои установившиеся тропы. Такой умка страшен. Он голоден, разгоняет оленьи стада, раскапывает, если учует, берлогу бурого медведя и вступает с ним в бой.
Опасен умка и тогда, когда в море в пургу произойдет сжатие, закроются все разводья, взгромоздятся большие торосы, исчезнут нерпичьи лунки. Тогда вынужден умка пробираться к берегу, искать выброшенную осенью морем падаль, хозяйничать в мясных ямах около поселков и стойбищ, а при случае вылавливать зазевавшихся собак. Да и вообще нравится умке в пасмурную погоду бродить вблизи берега у скал.