Жители Инрылина повымирали, а часть ушла в другие места, где лучше промысел.
Голодно было в этот год в Инрылине. Любая добыча делилась между всеми. Рэнто где-то бродил по стойбищам, но странно, в его семье был достаток, хотя Ринтылин и жаловался перед всеми, что нет еды. Он часто куда-то отлучался на собаках. Ходили слухи, будто он ездит к Рэнтыгыргину, своему дальнему родственнику по жене, привозит от него съестное. Но люди знали, что тогда Ринтылин должен был бы поделиться со всеми. Раз он этого не делал — значит говорили зря.
В яранге Тымнеквына ждали прихода еще одного человека. Старуха радовалась счастью дочери. И часто ночью, когда тускнел в пологе свет, перебиралась к лежанке молодых, ложилась рядом и с трепетом прикладывала руку к большому животу Имлинэ, ощущая, как бьется маленькое тельце человечка.
— Клявылькай! Мужичонка будет! — шептала она.
Но радость старухи омрачилась, когда пришел голод. Похудел Антымавле, целыми днями пропадал в море, но еды от этого не стало больше. Хорошая еда нужна, но где ее взять? Когда совсем нечего стало есть, обратилась старуха к Тымнеквыну:
— Я давно уже приготовила себе все необходимое, чтобы освободить место будущему пришельцу. Так хотят мои советчики — келет. Это они посоветовали мне во сне.
Нахмурился Тымнеквын, слушает старуху, но перебить не смеет: нельзя отвергать то, что посоветовали помощники.
— Там, за пологом, есть припрятанная мною еда, пусть она поможет Имлинэ. Я стара и беспомощна, а ты еще можешь быть полезным. Тебе нельзя следовать за мной. Но сделай так, чтобы мне не было больно…
— Когда? — чуть слышно переспросил Тымнеквын и опустил глаза.
— Завтра, — твердо решила старуха, и это решение уже никто не в силах был отменить, даже если бы раздумала и она сама.
Выполнил ее просьбу Тымнеквын. Сделал так, что не почувствовала боли старая. Нашел пыжиковую шкурку, обмотал вокруг шеи, смочил ремень и осторожно, но сильно стянул вокруг горла. Вздрогнули ноги, перестала дышать старуха. С почестями и уважением унесли тело старухи в тундру инрылинцы. Ее любимые вещи оставили на могиле, чтобы не чувствовала она нужды в верхнем мире.
— Так должны делать настоящие люди, — сказал Ринтылин. — Нужно следовать советам помощников.
Сильно горевал Тымнеквын, но не мог осудить жену за такое решение.
То, что оставила старуха, не могло спасти семью, и Антымавле собрался на охоту.
— Что ты делаешь?! — ужаснулся Тымнеквын, — Нельзя, — пока душа умершего не уйдет вверх. Ринтылин скажет…
Потоптался в нерешительности Антымавле, снял нехотя с плеч снасти, остался.
И пошел слух по Инрылину, что суждено несчастье Тымнеквыну: нарушил Антымавле запрет.
И верно, родился ребенок мертвым…
Ударяется о края бубна тонкая гибкая палочка, касается оболочки, разносится дребезжащий звук.
— Аа-аа-ия-аа-ааа! — запел осипшим голосом Тымнеквын, но что-то не так, не нравится ему.
Прервал песню, перестал бить в бубен, взял кружку воды, смочил ладонь, стал растирать натянутый моржовый пузырь. Давно не пользовался бубном, звук не тот, оболочка высохла.
Светится ярким пламенем жирник у задней стенки. Два других не горят — берегут люди жир.
Тымнеквын потер ладонью пузырь, побарабанил пальцами по обручу, прислушался.
— Еще плохо… — и отложил бубен в сторону.
Склонилась у жирника Имлинэ, сучит оленьи жилки. От нечего делать старик стал разглядывать вспухшие синие жилы на своих ногах, торчащих из-под шкуры, скрюченные ревматизмом пальцы ног.
— Совсем как ветки кустарника, — вздохнул он и снова взял бубен в руки. Теперь, наверно, хорош…
Звенит бубен, льется жалобная песня:
Тяжелая шкура полога приподнялась, всколыхнулось пламя жирника, показалась голова Антымавле. Старик пел, зажмурив глаза, не обращая внимания на пришедшего: