На следующий день Ринтылин опять сидел в лавке Антымавле:
— Много я дал американу за весы. Кажется, пять пластин китового уса. Длинные пластины. Американ обрадовался. — И окинул просящим взглядом товары.
Пробовал ему Антымавле объяснить, что не может так часто и много давать: нужно сдавать шкуры, жир, пушнину. Но Ринтылин не хотел этого понимать. Он считал, что многим помог Антымавле и тот теперь обязан ему на всю жизнь.
Ринтылин выслушивал Антымавле, кивал головой и шепотом говорил:
— Ты правду сказал, но ты тайком давай, пусть люди не видят… Стариков жалеть надо. Ноги плохо меня носят. Не могу в тундру ходить. Но я попрошу своих помощников — пусть тебе помогают.
Антымавле, как и все инрылинцы, побаивался келет. Может быть, они есть, а может, нет, но во всяком случае дразнить их не стоит. И продолжал давать товары Ринтылину. Но всему бывает конец. И мышь может огрызаться, когда ее загонят в тупик.
— Твои помощники не сдают мне пушнины, и я не могу им давать просто так, — отрезал как-то Антымавле.
Опешил старик, выронил из рук банку консервов, хотел что-то сказать, но не смог и, пятясь, вышел из палатки Антымавле.
Сначала Антымавле испугался своих слов, но, потом вспомнил. Ведь Амчо выбросил своих помощников, и после с ним ничего не случилось. Сын Тугая в Увэлене пошел учиться, и ему тоже ничего не было.
«Пусть так будет», — твердо решил он.
Вскоре прошла по стойбищу весть, что сегодня Ринтылин будет с помощниками своими советоваться. Самый главный его помощник — деревянное огниво, похожее на веретено. Редко к нему старик обращается — большая у него сила.
И вот вечером, когда уже совсем стемнело, из яранги Ринтылина понеслись удары бубна, вопли, безумные вскрики и страшный скрип огнива. В страхе прислушивались люди к этим звукам. Большую силу имеет Ринтылин: не каждый может вызвать древнее огниво.
На следующий день никто не пришел к Антымавле. Даже утром не зашли попить чаю. В конце дня появился Гырголь, долго нерешительно топтался в чоттагине, и только потом вполз в полог:
— Плохо. Ринтылин все проклятья вчера на тебя наслал.
Имлинэ съежилась, оцепенела и прикрыла, ладонью рот: нет ничего страшнее, когда человеку желают плохого.
— Пусть, — сжал губы Антымавле.
Имлинэ тайком навещала семью Рэнто, приносила подарки. И пыталась как-то умилостивить старика, но Ринтылин не хотел прощать обиды. Из стойбища в стойбище поползли злые вести. Люди говорили, что келет разгневались на Антымавле и обязательно отомстят ему. Еще говорили, что Антымавле нарушил закон — обидел своих близких. Как верить такому?
Плохо стало на душе у Антымавле, тяжело. А тайные вести, как духи, которых никто не видел, проникали во все уголки. Дошли они и до Энмына. Приехал Зильберг, сделал проверку — все оказалось в порядке. Но Антымавле от этого не стало легче. И совсем бы плохо стало, если бы не одно маленькое событие.
Как-то вечером, когда уже совсем стемнело, приехал из Энмына Како, а с ним смешной маленький русилин.
— Торкин Иван, — назвал его Како, сделав ударение на «и» в слове «Иван». — У вас в Инрылине будет жить, детям, показывать станет, как надо разбираться в русилинских черточках.
— Мне сказали, что на первом съезде Советов инрылинцы просили учителя. Вот я и приехал, — улыбаясь, добавил Торкин.
Антымавле понравился маленький русилин. Сначала он жил у Антымавле, а потом перебрался к Гырголю. Антымавле стало легче. Маленький русилин не боялся никаких духов, ругался на них и говорил непонятное слово «чепуха», как сказал когда-то тот первый русилин, которого вез Антымавле на север.
Инрылинцев смешило поведение Торкина. Он, как маленький ребенок, играл с детьми, сам сделал из веревки чаут и научился его бросать. А потом захотел научить ребятишек веселой игре. Сказал, что они мыши, а он — кошка. Но ребята только переглядывались — никто не знал, какая эта самая кошка… Тымнеквын сказал, пусть будет песец, его все знают, а игра хорошая. Она тоже делает человека сильным, ничего, что она русилинская. Торкин улыбнулся и согласился.
Но вскоре выяснилось, что учитель умел не только играть с детьми. Он перепаял все чайники в стойбище, подремонтировал винчестеры, а женщин попытался научить печь кавкав — хлеб на жирнике, но это у них никак не получалось.
— Ничего, научимся, — подбодрял Торкин женщин.