— Терыкы! Это терыкы!
— Бум! Бум! Бум! — гремит бубен. — Духи гневаются! В гневе келет! В страшном гневе! Они накажут!
— Они накажут! Они накажут!
— Кто привез людей с моря, тот пропал! Ая-га-га!
— Это верно! Это верно! — слились голоса людей с голосом Тамне.
Устал Тамне. Тише звучит бубен, слабее становится голос. Вот-вот упадет на пол, но вдруг снова ожил, словно влились в него свежие силы:
— Разговор с духами — тайна! Наша тайна!
— Это тайна! Это тайна!
— Никто не должен знать советы наших помощников!
— Никто! Никто!..
Однако тайные вести с большого шаманского собрания с удивительной быстротой распространялись по стойбищам.
— Унесло в море Анкау из стойбища Икычурен.
— И с другими так же будет, кто вез людей с моря.
— Уже указали духи Анкау, взяло его к себе море, — говорили в стойбищах.
— А верно, что нутепынмынскому Клиттегину плохо будет? — несмело спросила как-то Имлинэ у Антымавле.
— Почему?
— Знающие говорят — всех, кто вез людей моря, возьмут духи. — И закрыла ладонью рот, испугавшись, что упомянула духа.
— Откуда ты все это знаешь?
— Вчера Эттыне говорила.
— Мечынкы. Довольно, — не выдержал Антымавле, впервые в жизни грубо оборвал жену. — Про меня тоже много говорили… — и, не закончив, умолк.
Антымавле старался не верить слухам, но они невольно тревожили его. «Такие же люди, как мы, — размышлял он. — Все умеют делать. Никого не боятся, не пристают духи к ним. Разговаривают через железные веревки… Дорогу ищут… северным людям помочь хотят… Вранье все…» — И пытался взять себя в руки, но на душе было неспокойно от злых вестей.
Антымавле бодро и уверенно чувствовал себя, когда рядом был человек сильной воли. Такой, с которым можно было смело разговаривать о самых страшных вещах, не боясь, что тебе будет плохо. В тяжелые минуты раздумий он не раз вспоминал маленького Торкина. Перед глазами возникало веселое, улыбающееся лицо, подвижная фигура, в неумело надетой кухлянке…
Осенью приезжал к ним учитель из Увэлена. Но трусливым оказался, ничего не сумел возразить, когда Ринтылин, как раз проезжавший тогда мимо, сказал: «Вот если бы в новую грамоту наши откровения вставили, чукотское учение, вот тогда бы еще можно было всему этому учить чукчей, А зачем нам русское учение? От него только вред, и в охоте никакой пользы…»
А тут еще разговоры пошли, что Рэнто где-то поблизости скрывается. Испугался учитель, заболел неожиданно и уехал обратно в Увэлен.
«Как поеду с отчетом, буду просить, чтобы Торкина опять к нам прислали», — решил Антымавле.
Утром в лавку зашел Гырголь. Обменялись новостями. Хоть Гырголь и не подавал виду, что обеспокоен, но Антымавле понимал, что и его друга тревожат недобрые вести.
— Наверно, слышал, собрание знающих в Нутепынмыне было. Плохое про русилит говорили… Разве на «Сывертыловске» плохие люди были?
— Сепуха, — попытался Антымавле успокоить Гырголя и самого себя, вспомнил торкинское слово и, помолчав, тихо добавил: — Я думаю, осенью не терыкы хотел меня убить, а настоящий человек…
— Ка! — удивился Гырголь.
— Я следы на песке видел: носки в стороны, пятки внутрь, нога глубоко в песок вдавливается… Тяжелый человек бежал. А кто у нас самый тяжелый?
Гырголь шепотом предположил:
— Наверно, Рэнто?
— Ии, тоже так думаю.
— Боится он нас, потому и делает все тайно…
— Кэйве — верно, — согласился Антымавле.
Утром Имлинэ усердно сбивала снег с крыши яранги. Хлопки выбивалки гулко разносились в морозной тишине.
— Етти! — приветствовала она подошедшую Эттыну, продолжая хлопать по крыше.
— Ии, пришла я. — И Эттыне присела на корточки рядом, выпростав руки из широких рукавов и сложив их на животе под керкером.
— Ты, наверно, слышала последнюю новость?
— Какую? — перестала стучать по крыше Имлинэ.
— Нутепынмынский-то Клиттегин задушился…
— Кыке! — охнула она и чуть не упала от неожиданности.
— Говорят, утром проснулся Клиттегин. Рассказал, что сонной дорогой видел, как унесло его в море. Южак сильный был, потом Керальгин задул. Видел сначала Энмынский нос, потом — Сешанский, показался Инчувинский, Увэюн, и вынесло его в пролив. А там тургич — тонкий лед. Ветер. Сбивает с ног. Идти трудно. Кругом трещины. Провалился. Страшно стало. Все равно смерть. Ножом горло порезал, умер… И тут Клиттегин проснулся, — вздохнула Эттыне.