В поселке я рассказал охотникам о случившемся.
— Да это горностай, задушил баклана, прокусив ему шею, — ответил мне Тынереттегин. — Белая полоска, которую ты видел, и была горностаем. А когда ты стал подходить, горностай испугался и скрылся в торосах. Горностай хитрый, выбирает птицу покрупнее. Кайра или чистик его в воздухе не удержат, упадут, а с ними разобьется и горностай. Вот он и запрыгивает на баклана. Да и шею надкусывает ему только тогда, когда тот уже летит низко над самым льдом.
На моржовой лежке
Конец августа, а уже чувствуется дыхание зимы… Временами солнце не в силах пробить сплошную завесу черных облаков. Все кажется серым, однотонным и унылым. Спешат в теплые края журавлиные стаи, тянутся треугольником, курлычут высоко в небе. Сильный боковой ветер мчит тучи облаков, сбивает журавлиную стаю в море, вытягивает в длину треугольник. Море штормит. Стоят на берегу колхозные вельботы, отстаиваются в бухтах катера и сейнеры. И лишь моржи не чувствуют холода и непогоды.
Облюбовали себе уютное место моржи: сверху — крутые скалы, внизу — узкая полоска гальки, а дальше безбрежное темное море с белыми барашками на гребнях волн. Лежат так плотно, что камню упасть некуда. Те, которые у скал, крепко спят на согретой под собой гальке и похрапывают во сне, как люди. Другие качаются на волнах и тоже спят. Спят и не тонут, потому что держит их на воде воздушный мешок, надутый на шее, и если бы не торчащие клыки, то не отличить бы вобранную голову от туловища. Спят моржи, но не все: лезут на берег все новые и новые пришельцы, переставляют тяжело ласты, неповоротливые на суше и ловкие в воде, плывут группками с моря, словно семьями.
Вот здоровенный моржище с бугристой и мощной шеей ползет по спинам своих друзей.
— Гы-гы-гы! — рыкает потревоженный морж и всаживает острые клыки в пришельца.
Не обращает внимания пришелец на теплые приветствия, ползет дальше. Выбрался наконец на свободное место, улегся, опустил голову, ввязли клыки в гальку по самый рот, захрапел — заснул.
Иногда не могут поделить места два моржа, и тогда слышатся звонкие удары клыков. А таких пар много, поэтому стоит все время над лежбищем костяной звон.
И как только не укладывается на лежке морж?!
Один, лежа на спине и ерзая на гальке, ловко почесывает во сне задним ластом шею. И кажется, раздерет он в клочья свою крепкую шкуру, но ничего — не зря же в древности чукчи из нее боевые щиты делали. Другой, как на подушку, положил клыкастую голову на скалу и не жалуется, что ему жестко. А то вдруг набросятся чайки на только что вылезшего из воды моржа, и не может он от них отбиться, хотя и выставляет им навстречу острые бивни. Глупый. Не понимает, что чайки ему добро делают: моллюсков, присосавшихся к шкуре, склевывают. Ведь все равно же придется ему долго о скалы тереться, чтобы раздавить их на своем теле.
Стоит у края лежки небольшая отвесная скала с плоской наклонной верхушкой, и, казалось бы, человеку невозможно забраться на нее, но один ловкач-морж все же ухитрился и залез на вершину. Со стороны вместе со скалой он похож на шляпку гриба с толстой ножкой. Лежит, никто его не тревожит, не беспокоит. Иногда ударится волна о скалу, окатит брызгами, словно душем сполоснет. «Гы-гы-гы!» — пробурчит сквозь сон довольный морж.
Вот и несчастливец. Не повезло ему в моржовой жизни, без клыков остался. Трудно узнать, где и когда он потерял клыки. Может быть, вспахивал дно, выбирая ракушки, может быть, обломал их об лед, забираясь на льдину, или же родился таким уродом, не похожим на своих собратьев. Тяжело ему в море. Не может он один еду себе добыть: нечем сорвать морские водоросли, нечем расчистить дно, всковырнуть ил, чтобы подхватить толстых и вкусных морских червей. Потому он и держится все время у стада. Но на лежбище нелегко ему. Удары сыплются беспощадно, а защититься нечем. Шкура уже привыкла к ударам, одубела, не чувствует боли, но все же морж пытается лечь где-нибудь в сторонке. Кто знает, какая мысль придет спящему рядом другу?
Никогда и не подумаешь, что неповоротливые и громоздкие моржи, похожие на здоровенный кусок мяса в мешке, могут кричать на разные голоса. Рыканье, поросячье хрюканье, мычание, фырканье, а то вдруг раздается тонкий нежный присвист, словно свистит щегол. Говорят охотники, что морж-свистун — вожак, хозяин лежбища. Может быть…
А какой-то чудак, надув на воде на шее свой воздушный мешок, начинает издавать звуки, подобные коротким отрывистым гудкам маневрового паровоза, когда слышишь их издали.
Вспомнил я, как один старый охотник подманивал моржа, и попробовал.
— Гы-гы-гы! — стал подражать я им.
И вдруг крайний морж, так удобно положивший голову на камень, зашевелился, повернулся ко мне, переставил передние ласты, подтянул зад, снова передвинулся и направился в мою сторону. Но неожиданно солнце пробило облако, и под лучом блеснул объектив фотоаппарата. Морж встревожился и нехотя пополз обратно. Но камень был уже занят. Он грубо двинул двумя ударами клыков нахала и бесцеремонно положил голову ему на шею.
А с моря плывут все новые и новые группы моржей. Покупаются у берега, покачаются на гребнях волн, а потом уже выбираются на сухое, обогретое место и засыпают крепким сном. Отдыхают.
Но моржи не беспечны. Свалится с грохотом со скалы камень, появится что-либо живое, учуют незнакомый запах, услышат далекий гул мотора, мелькнут в темноте сигнальные огни проходящего судна — и как по команде шарахаются, бросаются к спасительной воде, в суматохе беспощадно давя друг друга.
Паника моржей не проходит бесследно — остаются жертвы. Долго еще волны перекатывают у берега туши задавленных моржей, бьют их об острые скалы, несут вдоль берега и где-нибудь выбрасывают на низкую береговую, полосу или же закинут в расщелину между скал.
И долго, встревоженные и обеспокоенные, моржи держатся на воде у берега, коричневая шевелящаяся полоса клином тянется в море на несколько километров. Пройдет страх, исчезнет испуг, и снова узкая полоска гальки обживается моржами, эхом отдается в скалах звон скрещивающихся клыков, рыканье и храп успокоившихся.
И ни ветер, ни дождь, ни снег, ни пурга не пугают моржей, и будут они лежать, пока к берегу не подойдет морской крепкий лед и не сгонит их в море. Тогда моржи небольшими стадами переселяются на ледяные поля и начинают свое путешествие на юг…
Поединок
Эрмен давно заметил маленькую черную точку на льду. Обходя разводья, перепрыгивая через трещины, он пробирался к ней. Ветер резкими порывами бил в лицо, трепал рукава и полы белой камлейки. Накаты волн с моря легко подымали массивные льдины, прогибали, как тонкую кожу, широкие ледяные поля.
До открытой воды было недалеко. Угрожающе хлюпала вода, ударяясь о подмытые края льдин, раздавался треск, зловеще скрипел лед, но Эрмена не пугала ни близость кромки, ни неустойчивость льда под ногами. Он упорно пробирался к цели.
На краю небольшого поля, чудом уцелевшего так недалеко от кромки и не взломанного волной, у изгиба, который образовывал узкую треугольную полынью, еще не забитую мелким льдом, лежал крупный морж. Иногда льдина, где находился Эрмен, и глыбы, у которой лежала темная туша моржа, приподымались волнами одновременно, и тогда Эрмену хорошо было видно зверя.
Эрмен осторожно подкрадывался к моржу. Вблизи разводья он остановился, взобрался на небольшой торос и не обнаруживая себя, стал в бинокль осматриваться кругом.
«Нымелькин, хорошо, — размышлял он. — Пройду тем краем разводья, за торосом морж не заметит».
Эрмен навел бинокль и стал разглядывать моржа.
Это был крупный, сильный самец. Шкура темно-коричневого цвета с красноватыми оттенками на шее и большими сморщенными шишками. Концы мощных клыков выгнуты во внешнюю сторону, что редко бывает у моржей. Морж лежал головой к воде. Задние ласты подобраны, при первой опасности они готовы упереться в лед и бросить тяжелое тело в воду. Голова моржа часто вскидывалась, передние, широко расставленные ласты приподымали тяжелую грудь, шея вытягивалась, как будто он хотел оглядеться с высоты и уловить подозрительные запахи. Иногда он резко поворачивал голову назад, и тогда маленькие глазки настороженно и подозрительно смотрели на торос. Он его беспокоил.