А сколько страху натерпелся за это время! Всего сначала боялся. Уставится на него своими черными глазищами нерпа — и моржонок что есть мочи работает всеми четырьмя ластами, уйти от нее спешит. А однажды, когда в море уже не было льда, появились какие-то громадные черные чудовища с большими острыми горбами — косатки. От них все звери к берегу помчались, туда, где море помельче. Кое-как и моржонок успел от них скрыться, хорошо, что у берега был.
Через год у него появились небольшие клычки. Теперь ему легче стало защищаться от врагов. Но от моржей он по-прежнему в стороне держится. Они его чужим считают: запах от него какой-то неморжовый идет. Привык моржонок к животной пище. Кровь свежая да мясо — еда сытная. Научился зазевавшихся нерпушек ловить, птиц плавающих хватать.
…Прошло несколько лет. Вырос морж. Клыки длинные, на конце чуть желтоватые и сильно избитые. На шее бугры и большие складки. В сравнении с обычными моржами он больше, мощнее, страшным зверем стал.
Постоянное одиночество и опасность сделали моржа ловким, сильным и свирепым. Укроется морж где-нибудь в складках льда под водой у отдушины и выжидает, когда нерпа или лахтак появятся. Выжидает долго, терпеливо. Мелькнет силуэт нерпы, а морж уже тут как тут. Схватит ее, зажмет добычу между клыками и грудью и душит, давит ее так, что кости трещат. Затем вытащит на льдину, прижмет ластом и клыками кромсает ее на куски. От жира и желтеют у него кончики клыков.
Осенью заплывет под тонкий лед, уйдет поглубже и высматривает очередную жертву. Лед тонкий, просвечивает, и из воды на свет все хорошо видно. Как появится темное пятно, взломает морж лед своим крепким лбом и хватает добычу, которой может быть и нерпа, и лахтак, и медведь, и даже человек. Нет предела его коварству и жадности. Нападает и на больших моржей и побеждает их. Никого и ничего не боится такой морж, и чукчи называют его «кеглючин» — морж-одиночка.
Кеглючин — страшный и опасный хищник. Он опасен даже для охотников. Когда голоден, набрасывается на байдары, подкарауливает у разводий или в морской шуге охотников, а в поединке побеждает и белого медведя-умку.
Зимой кеглючин обосновывается под припаем в каком-нибудь одном месте и живет там до самой весны или до тех пор, пока не уничтожит в окрестностях всех нерп и лахтаков…
Коварство Куйменской губы
Все лето на северном побережье Чукотки у берегов держался тяжелый лед. Северным ветром его прижимало к берегу, южным — сбивало в кучу и отгоняло в море. Но ненадолго. Стихал порывистый южак, и лед, словно магнитом, снова притягивало к берегу. Удачи в промысле не было. Охотникам удавалось добыть только нерпу и лахтака, державшихся на мелководье у берегов. Выйти в море на зверя покрупнее не позволял лед и неустойчивая погода.
Но, как всегда, ничто не бывает вечным. Неожиданно стихло, и море снова ожило, как будто и не было штормовых ветров. Лед отошел от берега, появились широкие пространства чистой воды. Над спокойной гладью моря потянулись цепочкой стаи гаг. Они ровно, не разбивая строя, облетали льдины. Сбивались в кучу, пересекая далеко вдающиеся в море галечные косы, и спешили к югу. У скал и под кромками льдин плавали ожиревшие за лето кайры, мелькали красными лапками, скрываясь в глубине моря, желтоносные топорки, на верхушках льдин чернели продолговатые точечки бакланов. То тут, то там показывались любопытные морды большеглазых нерп.
С моря шло к берегу большое стадо китов. Из-за льдин взвивались двойные струи фонтанов, среди плеска волн слышались хриповатые выдохи китов. Стадо медленно двигалось вдоль берега, часто и подолгу задерживаясь на одном месте. Над вздымающимися в воздухе фонтанами с гамом и криком кружились чайки. Киты наслаждались временным затишьем, шумно всплывали на поверхность, выпуская по три-четыре фонтана, переворачивались своим неуклюжим массивным телом и погружались в воду, взметая громадными хвостами тучи брызг. Вконец обнаглевшие чайки, улучив момент, садились на спины животных и пытались склюнуть присосавшихся к шкуре маленьких рачков, но как только они касались тела, киты вздрагивали, нервно ударяли хвостами и с шумом скрывались в воде.
Ожила природа, ожили люди. Среди многообразного шума моря слышался отдаленный рокот рульмоторов, эхом отдавались в скалах выстрелы. Охотники удачно промышляли зверя. Били нерп, лахтаков, моржей. Китов не трогали: в стаде держались самки с детенышами, а самку, да еще с маленьким сосунком, лучше не задевать. Свирепа самка, когда за ней следует малыш.
Но что-то тревожное чувствовалось в установившейся тишине. Льды скапливались кучками, медленно кружились на месте. Над далекими сопками повисли, как бы зацепившись краем за вершины гор, клочки облаков. Неожиданно порывы ветра зарябили воду. Мелкие, бойкие волны заплескались о кромки льдин. Все живое в предчувствии чего-то страшного мгновенно исчезла, словно его и не было. И лишь стадо китов торопливо, уже нигде не задерживаясь, спешило в море навстречу шторму и льдам.
Над темной водой подымались косые фонтаны, сбиваемые ветром, показывались и тут же исчезали в воде лоснящиеся черные спины китов. Обычно чуткие к шуму животные на этот раз не обращали никакого внимания на гул моторов, проходивших мимо вельботов. Они выныривали у самых бортов, обдавали охотников неприятным запахом выдыхаемого воздуха. Киты опасались быть прижатыми к берегу льдами и торопились уйти в море, в безопасное место. Но уже некоторым из них приходилось туго, льды преграждали путь.
Темнело. На одном из островков у горловины Куйменской губы замигал красным светом маяк-мигалка. Вода под напором ветра и течения хлынула в залив и быстро прибывала. Льдины снимало с мели, несло в губу и снова сажало на отмель.
Утро наступило хмурое, холодное. По небу мчались тяжелые черные тучи. Море, насколько хватало глаз, было забито льдом, и даже у берега не виднелось полоски воды. Крайние льдины вылезли на берег и взгромоздили перед собой высокие груды гальки, песка и ила. Вдруг вдалеке взметнулся фонтан, рядом с ним второй, поменьше, затем показались две черные спины животных. Киты были в самой горловине и плыли навстречу льдам.
Но китам не суждено было пробиться в море.
Всю ночь самка старалась преодолеть ледяную преграду. Она даже не заметила, как отбилась от стада, и осталась одна со своим семиметровым малышом. Иногда ей приходилось выныривать среди плотного льда, раздвигать своим телом шугу и льдины. Но с каждым разом делать продухи становилось все труднее, с каждым разом все дольше и больше приходилось задерживаться под водой в поисках полыньи или хотя бы разреженного льда.
Детеныш не выдерживал утомительных погружений, задыхался, быстро слабел. Малыш уже еле двигал плавниками. В одном месте обессиленная китиха с разгону пробила головой лед, подтолкнула малыша, и животные, тяжело дыша, запасались воздухом и отдыхали. Но плававшая льдина с высокой громоздкой надводной частью, задетая самкой, не выдержала равновесия и с грохотом обрушилась на ее спину. Оглушенная, она погрузилась в воду, увлекла с собой детеныша и, потеряв надежду выйти в открытое море, направилась к берегу, где у входа в губу, еще оставалась свободная ото льда вода. Там и застало китов хмурое, ничего хорошего не предвещавшее утро.