— Куда в Президиуме поступает большая пластиковая масса чего-то разрешенного? Не поверю, что вы не задавались этим вопросом, если уж так хорошо помните подробности этого дела. Были версии?
Кройс прищурился, игнорируя негодующее выражение лица Стирхофа.
— На почту постоянно поступают пластиковые пломбы, — сказал он, рукой изображая в воздухе полукруглый почтовый департамент Президиума, расположенный позади вестибюля. — Ими опечатывают государственные отправления. Фельдъегерская служба ежедневно отправляет тонны документов особой важности, расход этих пломб огромный. Но поставщики проверенные, много лет одни и те же, да и ящики тоже осматриваются.
— Службой безопасности? — почему-то уточнил Гейл.
— Именно. Даже если допустить, что кто-то из них халатно отнесся к своим обязанностям, найти нужный ящик и незаметно забрать его со склада, чтобы принести в вестибюль, затруднительно. И это все равно будет человек с грузом в руках. Коробка, ящик, что угодно, камеры бы отметили это, и охрана бы заинтересовалась.
Гейл откинулся к спинке кресла и покачался.
— Вы сами их видели? Эти записи событий до взрыва в вестибюле? Хотя бы один раз?
— Видел, конечно, но что это…
Кройс не закончил фразу, как карта района на стене мгновенно сменилась изображением вестибюля Президиума. Огромная трехмерная картинка входной зоны правительственного здания развернулась во всю стену так быстро, что вызывала головокружение своим стремительным вырастанием из совершенно плоского места.
Холл с рецепцией и изогнутым краем стойки, выгнутые окна, сходящиеся вверху куполом, скамейки черного мрамора на эллипсоидных основаниях, выпуклые стены, и даже урны имели неправильные формы, напоминая работы мастеров технофутуризма. Кресло вместе с Гейлом на фоне сияющей белизны вестибюля почернело и провалилось на ту сторону иллюзорной реальности, выстроенной техникой.
— Значит, взрывчатку пронесли в вестибюль и оставили в левом углу, — повторил Гейл, указывая место рукой. — Это не был чемодан, это не был ящик и это не была коробка, потому что такие вещи привлекают внимание охраны. Но, тем не менее, объем взрывчатки оказался сопоставим с размером большого кейса. Есть вариант, что его не проносили внутрь? Пустоты в стенах, дефект конструкции, подземный паркинг, старая линия пневмодоставки?
— Конструкция приняла бы первую волну на себя, ее разорвало бы в месте контакта, — возразил Кройс. — Но все стены пострадали вторично, эпицентр находился внутри вестибюля. Абсолютно точно.
Гейл снова сделал оборот на кресле, рассматривая изображение на экране. Кройс достал очередную сигарету, но не прикурил, а просто мял ее в пальцах, словно забыл о том, что огонь существует. В указанном углу вызовом здравому смыслу торчала пустая скамейка с боковой урной для мусора.
— Единственные легальные емкости в вестибюле, которые не привлекают ничье внимание, — сказал Гейл, увеличивая изображение пузатой урны. — А если набить взрывчаткой ее? Объем подойдет под описание?
Кройс смерил глазами высоту урны.
— Вполне, — вынужденно признал он. — Человек, опускающий в урну мусор, не вызывает подозрений, если только…
— …не заталкивает туда большой пакет, — подхватил Гейл. — Но несколько маленьких предметов…
— …опускают несколько человек, — оживился Кройс.
— …а последний кладет кусок с детонатором…
— …и дрифтер приводит электрозапал в действие дистанционно…
— …дождавшись появления Шепарда.
Доведя диалог до этой точки, они оба замолчали. Стирхоф с дергающейся щекой присел на бортик кресельного постамента, поочередно глядя то на одного, то на другого. Чем именно он был недоволен больше — общим ли языком, который Гейл нашел с Кройсом, или отступничеством следователя, пошедшего на поводу у задержанного, позволив последнему распоряжаться техникой и их временем, высказанной ли версией, в которой ни черта не понял в отличие от Кройса, — оставалось неясным.
— Что чаще всего выбрасывают в урны в комендатуре? — Гейл наклонился вместе с креслом к Стирхофу.
— Стаканчики из-под кофе, — машинально ответил тот, думая, что вопрос адресован ему, и не понял, почему Кройс поперхнулся.
Стандартные стаканчики Президиума были известны всем: высотой ровно в половину нормального стакана, с абрисом белого медведя в профиль на стенке, они закрывались пластиковой крышкой во избежание разлития. Соответственно, темное содержимое в стакане по умолчанию считалось кофе или колой на любой скользящий взгляд. Их было удобно носить и не менее удобно выбрасывать.