— А, значит, мы в Неаполе? — смеюсь я.
— Да, в Неаполе.
— Вот ты и попался! Мама вчера входила в мою комнату и сказала, что я крепко спала. Попался!
— Нисколько. Твоя телесная оболочка оставалась там, а твое астральное тело было у меня.
— Какое астральное тело?
— Это объяснять долго — потом сама узнаешь, а если интересуешься, прочти в какой-нибудь книге или спроси у брата — он знает. А теперь целуй меня, дай мне целовать тебя и забудь все другое.
Как только я вошла к Косте, я спросила:
— Дай мне, пожалуйста, книги, о которых ты говорил.
— Нет, Елена, это совсем тебе неподходящее чтение. Я сам их бросил читать, страшно действуют на нервы.
Я долго колебалась и наконец, откинув всякую стыдливость, подробно рассказала Косте мои сны.
Он смотрел на меня с удивлением:
— Ужасно странно, что эти нервные болезни появляются в одинаковой форме во все века и у всех народов.
— Костя, расскажи, что ты знаешь об этом! — в волнении схватила я его за руку.
— Я думаю, что тебе, Леночка, надо выйти замуж.
Я залилась слезами.
— Какая гадость! Какая гадость! — твердила я. — Этого больше не будет. Я попрошу маму разбудить меня ночью. Я не хочу! Я не хочу!
Со мной сделалась истерика, и Костя едва успокоил меня.
В ту ночь я вошла к нему со стыдом, со злостью и еще с порога крикнула:
— Я не хочу тебя! Слышишь, не хочу! Я ненавижу эти сны! Ненавижу тебя, твои чары!
— А, значит, ты веришь уже в чары? — с улыбкой спрашивает он.
— Нет, не верю! — кричу я. — Не хочу верить! Это — скверная, гадкая, позорная болезнь. Не смей дотрагиваться до меня. Я не хочу твоих поцелуев. Слышишь?
— Как я люблю таких смелых энергичных противников!.. Когда я тебя увидел в первый раз, я сказал сам себе: вот девушка здоровая, сильная, без всяких признаков истерии, неврастении, девушка с железными нервами, с огромным характером, и… она будет моей! Мне нравится борьба, но все же для твоей пользы я тебе не советую бороться со мной.
— Нет, нет! Это болезнь, это сон! — кричала я в отчаянии, стараясь не смотреть на него.
Он подошел ко мне, и эти сияющие глаза, эти губы были так близко, и я чувствовала, что еще мгновение, и…
Вдруг все словно рушилось вокруг меня со страшным треском. Я проснулась!
Я увидела над собой испуганное лицо матери…
Я корчилась на постели от страшной боли в спине и затылке и кричала… кричала…
Три доктора возились со мной до утра. Пришлось впрыскивать морфий… но боли не проходили.
— Убейте меня! — кричала я. — Убейте, если есть у вас жалость! Что он делает со мною! Да помогите же мне чем-нибудь! Отчитайте меня! И «ты», ты, который говоришь, что любишь меня, зачем ты меня так мучаешь? Сжалься! Я не буду бороться против тебя. Я покоряюсь! — И вдруг боль сразу прошла.
Я смотрела на всех дикими глазами и понемногу приходила в себя…
— Мама, — сказала я в этот день, ложась спать, — ты уж, пожалуйста, не буди меня среди ночи.
— Хорошо ты была наказана? — спросил он меня на следующую ночь.
— Я больна и буду лечиться, — отвечала я упрямо, покорно отдаваясь его ласкам.
В этот раз я ходила по комнате, рассматривала все предметы, ощупывала их, пила вино, стоящее на столе, щипала себя, колола булавкой.
Он следил за мной с насмешливой улыбкой, сидя в высоком резном кресле.
На нем была накинута та же широкая белая одежда, в которой он всегда встречал меня.
Я подошла к нему, провела рукой по этому мягкому белому шелку, рассмотрела пристально арабеску золотой вышивки.
Он молча обнял меня, смотрел мне в глаза своими длинными зелеными глазами и улыбался ярким ртом.
«На этот раз я проснусь», — думала я.
Но я не проснулась…
Едва он выпустил меня из своих объятий, я вскочила с кровати и, шаркая нарочно сильнее по ковру босыми ногами, подошла к окну и взялась обеими руками за портьеру из старинной парчи.
Он говорит: «Мы в Италии»; хорошо… я вот сейчас откину портьеру и «хочу» увидеть за окном нашу пятую линию Васильевского острова, или русскую деревню, или…
Я сразу раздвинула портьеру.
Передо мной узкая улица с высокими старинными домами, кое-где свет в окнах; на углу на высоте второго этажа — статуя Мадонны с лампадой перед ней, а как раз напротив вывески «Sale е Tabacchi… Merceria…»[4]
Я с отчаянием закрыла портьеру.
Когда я со вздохом отвернулась от окна, я увидела, что он лежит на постели, облокотившись на подушку, и с насмешливой улыбкой смотрит на меня.