— Этого я не позволю. Никогда этого не пробуй.
Он толкнул меня, я упала в кресло, смущенная, испуганная и дрожащими руками закрыла лицо.
— Уходи теперь, — услышала я над собой спокойный, равнодушный голос, — сегодня я не хочу тебя видеть.
И я перешла в «простые сновидения».
Утром я всем показала пять круглых багровых синяков от схватившей меня руки.
Все это объясняли очень просто: я сама во сне сжала себе руку.
Этому я готова была верить. Один раз на даче я насадила себе синяков о деревянную кровать и не проснулась.
Прислуга наша последнее время стала побаиваться меня, как, вообще, простые люди боятся испорченных, какою она меня считала, но, видя мои синяки, она мне сказала:
— Вы, барышня, спать ложитесь без молитвы, эдак не годится: домовой это щиплется… один раз мою тетку прямо избил.
— Как же это было, Аннушка, расскажите мне.
— Тетка моя, барышня, очинно мужа своего покойного любила; как он умер, в речку кидалась… и все это выла, выла… смучились мы с нею. Батюшка ей это: «Смирись, Агафья, молись». А она ему: «Не хочу молиться: коли Бог меня моей жизни решил, — не хочу!» И такое еще сказала, что даже все обомлели от ее слов. Убивалась она это, убивалась — вся высохла даже. Мы ее в больницу возили, в земскую, да разве доктора что понимают… а была у нас в двадцати верстах знахарка… Тетку свозили к ней, и диву все дались: как рукой сняло. Верите, барышня, совсем как рукой сняло. Веселая стала такая, работает, песни поет, шутит. Только с нами в избе ночевать не стала — все на сеновал уходила. Под осень холодно уж стало, я ей и говорю, значит: «Тетушка Агафья, холодно на сеновале-то», а она мне таково весело: «С милым другом и в проруби тепло». Это, барышня, — таинственно подвинулась ко мне Аннушка, — к ней нечистый будто ее Афанасий-покойник ходил.
— Ну и что же потом было?
— Отчитывали в монастыре, у старца отчитывали: наш-то батюшка отказался — суеверие, говорит.
— Отчитали?
— Отчитали. Как она в себя пришла, так уже ужаснулась! На богомолье ходила и скоромное перестала есть.
— А как же вашу тетку избили-то?
— А это, барышня, было, когда мы замечать стали… Раз и говорит мне брат Никита: «Спрячемся на сеновал, посмотрим…»
— Аннушка, — вошла мама в комнату, — вместо того чтобы болтать глупости, идите лучше в лавку.
Вечером Костя, придя навестить нас, со смехом спросил:
— Ну что, исполнила мой совет?
Я молча показала ему синяки.
Он осмотрел мою руку и, слегка побледнев, пробормотал:
— Странно… след правой руки на правой руке и руки больше твоей… это не ты сама…
— Правда, Костя?
— Да не волнуйся, Елена. При нервных болезнях и не то бывает. Существует такой вид болезни, что появляются раны и из них течет кровь. Эта болезнь носит даже особое название «стигматизм» и в середине века была довольно распространена, да и теперь, хотя очень редко, наблюдается в женских монастырях на Западе.
— Какая же это болезнь?
— Раны, как у распятого Христа. Следы тернового венца на голове, раны от гвоздей на ладонях и на ступнях и от копья под ребром. Появлялась эта болезнь у экзальтированных монахинь, как говорят теперь, на почве истерии. У тебя, как у человека нерелигиозного, она, верно, проявилась в иной форме.
— Я теперь просто-напросто выброшусь из окна, должен же будет сон прекратиться тогда?
Нет-нет, Елена, ты этого не делай. У людей в таких болезнях находили переломы и поранения, которые они наносили себе во сне. Один священник посоветовал женщине, которую, по ее словам, какой-то дух уносил к себе в башню, сброситься с этой башни. Неизвестно, последовала ли она его совету, но ее нашли наутро мертвою. Лучше, если ты хочешь проверить, возьми у него кольцо, только смотри, Елена, не показывай его никому… Тьфу! Какая глупость! Конечно, никакого кольца не будет, и ты успокоишься. Ну, прощай, сестренка, не ссорься со своим духом во избежание синяков.
Три ночи он не целовал меня!..
Он был ласков, приветлив, рассказывал мне много интересного, но… ни одного поцелуя, ни ласки, ни страстного слова…
А сам был прекрасен, так волшебно-прекрасен!
На четвертый день я лежала у его ног и с безумными слезами молила о прощении, и… он простил меня… «Это сон! Это сон! — говорила я. — Но пусть он снится, этот волшебный, чудный сон!»
— Ты стоишь на своем?
— Не будем поднимать этого вопроса. Дай мне кольцо… Я хочу верить, но не могу… я сама хочу верить.
— Возьми, — вдруг протянул он мне кольцо, — но я прошу тебя поверить сразу, не проверять, не показывать другим. Ты сама видишь, как ты пугаешь своих домашних, как ты волнуешься.