— Как? — вытаращил он глаза.
— Да так, поправлюсь. Вот увидишь, все как рукой снимет. Мне надоело, что вы все волнуетесь; наконец, бессовестно с моей стороны так огорчать маму… Я завтра поправлюсь.
— Лена! — сказал Костя с волнением, — неужели ты притворялась? С какой целью?
— Как тебе не стыдно это думать, Костя, — возмутилась я, — вот теперь мне придется притвориться… одним словом, я завтра поправлюсь.
— Значит, ты сознала, что все «это» был бред?
— Да, да, сознала — сама вижу, что говорила глупости. Знаешь, ведь я вспомнила, как я купила розу.
— А кольцо?
Я смутилась:
— Видишь, я про кольцо еще не вспомнила, но, верно, вспомню и про кольцо… Снов я больше не вижу…
— А этот человек?
— Полно, Костя, ведь это же была галлюцинация.
— А тогда на мосту… и потом много раз…
— Случайность, Костя.
— Странная случайность, — пробормотал он.
Костя помолчал несколько минут и потом нерешительно спросил:
— Мне хотелось бы тебя спросить, Лена, что он тебе говорил?
— Да ведь это мне все казалось… Эти души Шарко, теплые ванны действуют удивительно.
— Да, да, конечно… но не можешь ли ты припомнить, повторить мне ваши разговоры?
— Да, право, я все забыла, Костя. Мало ли какую чепуху я рассказывала во время моей болезни.
— Гм… конечно… да… да… Ну, прощай, сестренка, рад, что ты поправляешься, — пойду обрадую маму.
Ночью я сказала «ему», как мне неприятно было обманывать Костю.
— Людей приходится обманывать, как детей. Они скорее верят обману, чем правде, только бы этот обман был преподнесен в привычной для них форме, и не верят истине, если она не соответствует их привычным понятиям.
Когда я посвящу тебя в тайны науки, тебе не придется обманывать: ты будешь заставлять их действовать по твоей воле. Ты уже теперь имеешь силу, которую люди прежде называли «чарами» — теперь зовут гипнотизмом, — жалкими урывками, которыми они пользуются. Я дам тебе власть более сильную, чем власть короля: ты будешь иметь рабов, сколько захочешь… если останешься моей рабыней.
На другой день пришли мама и Шура.
Они обе робко смотрели на меня.
Мама была так бледна и печальна, что я расплакалась.
Я целовала их и уверяла, что все прошло, что я совершенно спокойна, что я «поправилась».
Мама ушла сравнительно успокоенная и просветлевшая.
Как я была глупа, что не слушалась тебя, мой супруг, мой царь!
Вы помните, доктор, как мы с вами мило беседовали в тот вечер?
Сознайтесь, что вы с этого дня стали испытывать мою власть.
Мы говорили с вами долго и много о литературе, о политике, о театре.
Сначала вы наблюдали за мной, но потом увлеклись разговором.
Мне было ужасно смешно. Смешно, как взрослому человеку, когда он болтает с ребенком, подделываясь под его понятия и слушая его детский лепет.
В разговоре вы ловко избегали касаться моей болезни, но потом не выдержали и спросили:
— А не скажете ли вы, Елена Петровна, куда вы девали это знаменитое кольцо?
— Право, не помню, дорогой доктор.
— Не вернули ли вы его по принадлежности?
— Может быть, — и я засмеялась.
Помните, в каком вы были затруднении?
Расспрашивать дальше нельзя, можно «сумасшедшую» опять навести на ее прежнюю манию, но смех мой задал вам задачу.
Отчего я засмеялась?
Над своими ли галлюцинациями или над вами, скрывая что-то?
Как я хохотала в душе!
Простите, но не одни вы — все казались мне какими-то ребятами: я уже много «знала».
Дня через три вы пустили ко мне маму, и она ушла такая довольная и спокойная. Как она жала вам руки и благодарила вас!
После нее явилась Шура.
Шуре вами даны были инструкции позондировать меня.
Я блестяще выдержала и этот экзамен.
— Скажи, Леночка, — робко начала Шура — откуда тебе пришло в голову лицо, которое ты нарисовала?
Доктор, доктор! Давая поручения Шуре, вы не забыли и себя; вам хотелось узнать, не существовало ли реальное лицо, в которое я была влюблена.
— Представь, Шура, ведь я вспомнила. Я нарисовала лицо по картинке какой-то английской иллюстрации; я даже вспомнила, как я брала эту иллюстрацию в библиотеке, — отвечала я совершенно серьезно.
— Да?.. А как же ты показывала его Косте… несколько раз?
— Да мало ли похожих друг на друга людей! Он, наверно, преследовал разных лиц по моему указанию. Ты же сама знаешь, что мне «он» чудился даже там, где никого не было.
— Ах, как хорошо, — захлопала она в ладоши. — Как я рада, что ты поправилась!